– в постановлении свидетельствовало о том, кто именно управляет событиями.

На следующий день Хрущев вернулся в Москву. Сразу поехал в Кремль. Никита Сергеевич не предполагал, что заседание Президиума примет такой оборот. Товарищи по партийному руководству яростно атаковали первого секретаря ЦК, которому совсем недавно всячески льстили. Никогда в жизни он не слышал таких обвинений. Он не выдержал и сказал, что готов уйти.

Тут же составили постановление Президиума ЦК:

«1. Удовлетворить просьбу т. Хрущева об освобождении его от обязанностей первого секретаря, члена президиума ЦК и председателя Совета министров СССР в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья.

2. Признать нецелесообразным в дальнейшем объединять в одном лице обязанности первого секретаря ЦК и председателя Совета министров СССР.

3. Считать необходимым созвать 14 октября 1964 года пленум ЦК КПСС.

Поручить открытие пленума тов. Брежневу Л. И.

Поручить выступить с сообщением от имени президиума ЦК и секретариата ЦК тов. Суслову М. А.».

Решили прений на пленуме не открывать – в частности, чтобы не давать слова Хрущеву. Оформить организационные дела и все! А через какое-то время собрать другой пленум и тогда уже обсудить накопившиеся вопросы.

На пост Первого секретаря ЦК предложили Брежнева. Председателем Совета министров рекомендовали Алексея Николаевича Косыгина, одного из двух первых заместителей Хрущева в правительстве.

В шесть вечера в Свердловском зале Кремля собрали Пленум ЦК. Места в зале не были закрепленными, но все знали, кому где полагается сидеть. Чужое кресло не занимали. К столу президиума первым вышел Брежнев. Опытным аппаратчикам стало ясно – он и будет руководителем партии. Хрущев сидел в президиуме, понурив голову. Молча. Один. Ему было очень тяжело.

Леонид Ильич открыл пленум коротким словом и передал слово секретарю ЦК Суслову, который зачитал обвинительное заключение по делу Хрущева.

Почему доклад доверили именно Суслову? Михаил Андреевич как официальный партийный идеолог без претензий на первую роль казался самой подходящей фигурой.

Зять Суслова вспоминал:

«На шестидесятилетии Михаила Андреевича в ноябре 1962 года за городом на какой-то из государственных дач, кажется в Огарево, по случаю юбилея и присвоения ему звания Героя Социалистического Труда, собрались члены президиума ЦК.

Хрущев, поднимая тост за Суслова, вдруг произнес:

– Вот, говорят, Суслов меня снимет с поста…

Сказал вроде бы и не зло, как бы в шутку, чокнулся своей рюмкой со всеми».

А в реальности Суслова-то привлекли к заговору в последнюю очередь. Когда с ним завели разговор о необходимости снять Хрущева, он занял осторожно-выжидательную позицию. Суслов искал прецедент в истории партии, но не находил: еще никогда руководителя компартии не свергали.

Михаил Андреевич озабоченно вопрошал:

– А не вызовет ли это раскола в партии или даже гражданской войны?

Но, увидев, что решительно все объединились против Никиты Сергеевича, присоединился к большинству.

– В смещении Хрущева Суслов никакой роли не сыграл, – уверенно говорил мне тогдашний первый секретарь московского горкома Николай Егорычев. – Ему просто не доверяли.

Суслов и Егорычев вместе ездили в Париж на похороны генерального секретаря французской компартии Мориса Тореза, скончавшегося 11 июля 1964 года. Егорычева попросили во время поездки аккуратно прощупать Суслова: как он отнесется к смещению Хрущева? В Париже перед зданием советского посольства был садик. Они вдвоем вышли погулять.

Чужих ушей не было, и, воспользовавшись случаем, Николай Григорьевич заговорил с Сусловым:

– Михаил Андреевич, вот Хрущев сказал, что надо разогнать Академию наук. Это что же, мнение президиума ЦК? Но это же безумие! Хрущев это произнес, а все молчат, значит, можно сделать вывод, что таково общее мнение?

На Пленуме ЦК Хрущев, раздраженный оппозицией научного сообщества «народному академику» Трофиму Денисовичу Лысенко, разразился косноязычной тирадой:

– Для политического руководства, я считаю, у нас достаточно нашей партии и Центрального Комитета, а если Академия наук будет вмешиваться, мы разгоним к чертовой матери Академию наук, потому что Академия наук нам не нужна, потому что наука должна быть в отраслях производства, там она с большей пользой идет. Академия нужна была для буржуазного русского государства, потому что этого не было…

Первый секретарь Новосибирского обкома Федор Степанович Горячев рассказывал, что Хрущев уже дал ему указание подыскать в области место, где разместится переведенная из Москвы Академия наук.

Тут стал накрапывать легкий дождичек, Суслов поспешно сказал:

– Товарищ Егорычев, дождь пошел, давайте вернемся.

Осторожный Суслов не рискнул беседовать на скользкую тему. А через несколько месяцев, сразу после окончания октябрьского пленума, на котором Хрущева отправили на пенсию, Суслов посмотрел в зал, где сидели члены ЦК, поинтересовался:

– Товарищ Егорычев есть?

Он плохо видел.

Егорычев откликнулся:

– Я здесь!

Суслов кивнул ему:

– Помните нашу беседу в Париже?

Конечно же, у Михаила Андреевича были личные причины желать ухода Хрущева. Он не мог не чувствовать, что Никита Сергеевич относится к нему пренебрежительно.

А Хрущев откровенно возмущался своими подчиненными, которые умели только речи произносить и бумаги писать:

– Постарели, одряхлели, истрепались! Когда я пришел в ЦК, то в аппарате слух распространился: Хрущев хочет, чтобы мы занимались подсчетом, сколько поросят поросится и сколько коровы молока надаивают. А что же нам делать? Лекции читать? Какому дураку нужны лекции, если нет молока, мяса и хлеба?

Кто бы мог подумать, что Никита Сергеевич в конце жизни так возненавидит профессиональных партийных секретарей? Как и Сталин в конце жизни, он утратил интерес к партийному аппарату, предпочитая работать напрямую с правительством.

Хрущев жаждал обновления кадров. Его захватила новая идея – не позволить чиновникам засиживаться в своих креслах. Два срока и пусть уходят. Именно это создало ему больше всего врагов внутри аппарата.

Никита Сергеевич рассчитывал на поддержку молодых, которым смена кадров открывала дорогу наверх. Но молодые аппаратчики, как и старшие товарищи, не принимали хрущевской идеи. Только занял кресло – и уже освобождать?

Хрущев, похоже, сознавал, что придется менять политические механизмы. В октябре 1962 года он разослал членам Президиума ЦК записку «О перестройке партийного руководства промышленностью и сельским хозяйством». Он предложил разделить партийные органы на промышленные и сельскохозяйственные. Так в каждой области и крае вместо одного обкома появились два – один занимался промышленностью, другой – сельским хозяйством. Раздел власти проходил болезненно, породил интриги и склоки и вызвал дополнительную ненависть к Хрущеву. И главное – сокращались власть и влияние обкомов.

Хрущев задумал коренным образом поменять систему управления экономикой и вместо министерств ввел систему региональных Советов народного хозяйства, которым подчинялась вся экономическая жизнь. Недоволен был партийный аппарат. Совнархозы обрели самостоятельность и фактически вышли из подчинения обкомам. Иначе говоря, партработники теряли контроль над производством.

В 1962 году Хрущев укрупнил совнархозы. Теперь на территории одного совнархоза оказались несколько обкомов, и партработники фактически оказывались в подчинении производственников. Если бы хрущевские реформы продолжились, партаппарат вообще остался бы не у дел.

По поручению Хрущева в 1957 году