фразы о том, что вероломно проникшим в их дом людям еще достанется от правосудия. Каждый раз он слышал в ответ презрительное умолкни, тварь. Голос Глеба звучал здесь последний год намного чаще, чем голос Якова, – когда тут собирались молодые люди из числа членов семейства и их друзей, предпочитающие все‑таки пристойные вечеринки. Глеб ничем не запомнился Андрею: просто юноша, который любит посещать какие угодно мероприятия и пробовать разные вина. Однажды он заглянул в мастерскую Андрея и, посмотрев на картины, пафосно произнес: о, это и есть та самая раскрученная мазня. Теперь он лишь судорожно проговаривал реплики в духе вообще‑то я тут ни при чем или вы не лучшее место выбрали для таких разборок. Его полностью игнорировали.

Переговорная фаза конфликта длилась примерно десять минут. Затем события приняли намного более острый характер, и за ними стало труднее следить. Кто‑то совершил одну за другой несколько коротких перебежек, до ушей Андрея донеслись резкие шорохи, звуки падения предметов на пол, выкрики – смотри за ним, эй, обернись. Последовало три выстрела, один из участников конфликта оказался ранен – пространство наполнил истошный мученический возглас. Боль исказила голос раненого, поэтому Андрей не смог понять, в кого именно попали. Затем по разу в пять-десять секунд раздалось еще пять выстрелов, в результате которых никто не пострадал, одновременно противоборствующие совершали новые перебежки между разными укрытиями. Очередной выстрел прозвучал еще примерно через полминуты, в то же мгновение воздух сотряс оглушительный грохот разбившегося окна. И сразу наступило затишье. До Андрея доносились тревожные шепоты, но он не смог разобрать ни слова, а только интонацию ужаса и безысходности, подтвердившую, что сейчас, когда страсти немного улеглись, участники столкновения смогли уже всецело проникнуться пониманием, сколь судьбоносными для них могут быть следующие несколько минут, как сильно может сказаться на их перспективах увидеть следующий день одно неверное движение, один миг неловкости. И едва ли им в жизни часто приходилось в столь же тягостных и подавленных чувствах сожалеть, что они не могут отмотать время назад на десять, двадцать минут, на один час.

Очередные два выстрела прекратили тишину, а в самом скором времени участники конфликта переместились в другую комнату. Пусть они были вынуждены покинуть свои укрытия для перебежки, ничьи выстрелы в ту минуту не пришлись в цель.

Снова всё успокоилось. Андрей понимал: если он согласится с необходимостью повлиять на ситуацию и не довести положение дел до трагического конца, обязан действовать немедленно. Андрей не признавал за собой страх возможной победы врагов и, соответственно, не назвал бы именно его причиной готовности покинуть комнату. В собственной системе восприятия происходивших событий он расценивал свой предполагаемый выход наружу просто как ответ на внезапную прихоть жизни нарушить привычный порядок вещей. Чтобы сделать самое очевидное – позвонить в полицию – он должен был спуститься на первый этаж, где лишь минуту назад летали пули, и подойти к телефону. Но местоположение телефона прекрасно просматривалось из всех смежных комнат, поэтому такой шаг был слишком рискован. Значит, следовало выбраться из дома в обход помещений первого этажа, добраться до соседних особняков, попросить их хозяев вызвать полицию. Ближайший дом находился в 200 метрах отсюда, и его обитатели, даже если они услышали звуки выстрелов, вряд ли могли сами решиться разведать причины стрельбы, посему самостоятельного вызова ими полиции ждать не стоило.

Андрей захотел выбраться наружу через окно, пока внезапное событие не заставило его отказаться от такого шага: на пороге комнаты появился один из налетчиков. Конкретно – раненный во время перестрелки. Высокий, сухопарый мужчина примерно 30 лет с мощным выступающим подбородком и крупной лобной костью, он выглядел полностью лишенным сил. Его правая рука была перевязана первой попавшейся тряпкой, уже изрядно окровавленной. Андрей подумал, что видит перед собой человека, который запомнился высокомерным смехом во время первой, безогневой фазы конфликта. Несмотря на его роль в последних событиях, Андрей захотел помочь раненому, но последний, только увидев участливый взгляд обитателя комнаты и его движение навстречу, начал отмахиваться уцелевшей рукой.

Раненый налетчик: Ох, ничего себе! Почему мы ничего о тебе не знали? Но раз уж ты здесь, значит, мы были обречены с самого начала. Ты ведь уже успел вызвать полицию?

А.: Я не вызывал полицию. У меня нет телефона.

Р.: Отлично! А почему ты тогда стоишь здесь, открытый всем опасностям? Ты ведь слышал выстрелы? Да? Почему не спрятался? У тебя было на это время. Что, если я пришел бы сюда с заряженным пистолетом?

А.: Может быть, тогда мировой порядок чуть приблизился бы к своему более закостенелому виду. Но что говорить обо мне в этой ситуации? Не я создавал ее, я только могу стать ее жертвой или, каким‑то образом взяв над ней верх, поспособствовать ее завершению. Ты – один из тех, кто виноват, что эта ситуация вообще имеет место, и уже поплатился за это. И ты сам не думаешь о том, чтобы спасти свою жизнь, пусть даже в результате окажешься в руках правосудия?

Р.: Я не боюсь никакого правосудия. Пусть сначала эта ситуация, как ты это все называешь, достигнет кульминации, а потом уже, может, и наступит пора включиться в нее новым участникам, вплоть до представителей правосудия. Ты же понимаешь, что происходило сейчас внизу? Ты не подглядывал? Боялся? И при этом все равно не пытался сбежать? Ты так печешься об этих картинах? Почетная преданность! И если она стала тебе дороже жизни, тебя можно лишь поздравить, что ты нашел себя. Но я о другом. Знаешь, кто засадил в меня пулю? Этот молодой прохвост. Тем еще ловкачом оказался. Выяснилось, что они хранили оружие в не таком уж отдаленном месте. Подозревали, что однажды к ним придут. Но и до этого тайника нужно было еще как‑то добраться, понимая, что противник тоже может воспользоваться оружием, но у него‑то это оружие находится буквально под рукой. Но он справился, к моему несчастью. В тайнике был не один ствол, так что его родичи тоже смогли грозить нам оружием. А потом – пара слаженных маневров с их стороны, и моим дружкам-недотепам пришлось ретироваться. Они заперлись в подвале, и хозяева дома их теперь как в блокаде держат. А я как‑то благополучно выпал из их поля зрения. Вероятнее всего, они думают, что я, обездвиженный, лежу где‑нибудь в углу. А вместо этого я смог поднятья – рана не самая страшная – и стал бродить по их просторам, вот встретил тебя. Тебе работы по реставрации заказали? Каково тебе было узнать,