час после появления в доме рабочие дошли и до него. Конкретно – двое из них. Оба были высокие, атлетичного телосложения, на их лицах читалась самоуверенная непринужденность вкупе с положительной рабочей боевитостью. Они не выказали никакого удивления, встретив Андрея, а просто сообщили ему, что для них это неожиданность – увидеть здесь гостя. Причем его и не подумали принять за человека, проникшего в дом без спроса: настолько безобидным, как выразились сами работники, он выглядел. Они представились. Один назвал себя Лео, второй – Деном.

Л.: Хозяева ведь предупредили тебя? Тебе надо будет переехать. Не находиться же здесь во время ремонта.

А.: Мне ни о чем не сказали. И я не считаю ремонт поводом уходить.

Л.: Все равно это никуда не годится. Скажи хозяевам, чтобы они временно нашли тебе другое место. Нечего тут делать во время ремонта.

А.: У меня нет ни номера их телефона, ни телефона как такового.

Д.: Вот чудо! Телефон есть на первом этаже, номер мы тебе дадим.

А.: Слушайте, ваш ремонт – не событие вселенского масштаба. Я вам не помешаю. Комнату, где я нахожусь, ремонтировать не нужно. Она, во‑первых, в превосходном состоянии, во‑вторых, и без того по обстановке своей не похожа на остальной дом. Не произойдет ничего страшного, если она не изменится. Она просто так же не будет вписываться в новую обстановку, как не вписывается сейчас.

Д.: Э… нам заплатили, чтобы мы весь дом отремонтировали, не пропуская никаких помещений. Сделаем свою работу от и до, а если будешь нам мешать в какой‑то момент, сами определим, куда тебе на время передислоцироваться. Дом большой, никого, кроме нас, тут во время ремонта не будет, сами решим, как с этим разобраться. А ты что, охраняешь эти картины? Хозяева все‑таки интересные люди: решили выделить для этого человека, когда можно было поставить видеокамеру. Но эти картины, наверно, большая ценность. Слышал, сколько деньжищ за них отваливают на аукционах? Ого-го! Только почему их держат взаперти в какой‑то комнатке? По идее, их покупают, чтобы вывешивать в парадных, чтобы ими хвастать перед друзьями и прочими разными посетителями.

Л.: Я слышал, хозяева сейчас продают свои старые недвижимые активы и покупают новые. Видимо, на это время собрали все свои картины в одном месте, то есть здесь. Только почему у тебя, охранника, нет телефона хозяев, я не очень понимаю.

Д.: Да очевидно же: если выкрадут отсюда, чтобы он даже под пытками не рассказал телефон нанимателей. Недоброжелателей у них, наверно, много, и они точно могущественные.

Л.: А у нас почему есть их телефон?

Д.: Дурак! Да разве у нас именно их телефон? Нам дали телефон каких‑нибудь четвертых или пятых посредников. Нам надо будет много чего уточнять, пока ремонт. А ему что уточнять? Охраняй картины – и все. Наверняка у тебя есть кнопка для опасной ситуации. Ладно, не показывай, а то еще заподозришь подозрительное – и сразу нажмешь. Нам не нужны неприятности, мы сюда работать приехали. На картины, как ты видишь, даже не смотрим.

Л.: Ну не обобщай. Я успел разглядеть. Современное искусство. Не понимаю ничего в этом. Раньше было лучше.

А.: Расскажи, что именно из старинного изобразительного искусства ты ставишь выше, чем то, что видишь здесь.

Л.: Все!

Д.: Да Лео тебе названия ни одной картины сказать не сможет. Даже если «Грачи прилетели» увидит, назовет ее какой‑нибудь «Весной в Сосновке». Просто ляпнуть, что раньше все было лучше, он всегда горазд. Что, Лео, и сигареты нынче не те, и качество пиломатериалов тоже куда‑то успело подеваться?

Л.: Что есть, то есть.

А.: Насчет сигарет и пиломатериалов я комментировать, конечно, не смогу. Допустим, тут вы не кривите против истины. А то, знаете, находится столько людей, которым свойственно облагораживать вообще все, что было до них. Например, наделили романтическим образом пиратов, хотя, учитывая, какими они были бандитами, это последние люди, которых следует рассматривать в качестве образцов для подражания.

Д.: Ты мог бы копнуть еще глубже и вспомнить, что многие с придыханием смотрят на динозавров. Хотя что это? Просто внушительный размер и способность очень много сожрать за один раз.

А.: Честно, в этих случаях работают разные психические эффекты. Давайте все‑таки не будем отходить от характеристики людей, это нам ближе. Скажите, почему мы так высоко ставим изречения древних, хотя к тому моменту, когда эти древние жили, у человечества было намного меньше знаний, чем сейчас? По идее, стоит принимать за наиболее авторитетные изречения наших современников.

Д.: Как видишь, объем накопленных знаний не выливается в накопление мудрости. Все зависит от того, насколько одарен человек. Что уж поделать, если раньше одаренных людей было в разы больше, нежели сейчас.

А.: Эта фраза выдает твою склонность идеализировать прошлое. С точки зрения статистики не может быть, чтобы число одаренных людей в прошлом было больше, чем сейчас. Да еще настолько, чтобы в сумме одаренность нынешнего и предыдущих поколений не сумела бы произвести мудрость, которая превысила бы мудрость древних. Тут дело в другом. В давно ушедшие времена жизнь людей не сильно менялась от поколения к поколению, не было явных качественных скачков. В памяти людей хранились идеалистические представления о прошлых временах, чтобы была как можно более сильная мотивация прийти к качеству жизни хотя бы не худшему, чем было раньше. Сейчас этот психический механизм выглядит странно: качество жизни, благодаря прогрессу, и так меняется едва ли не с каждым новым поколением. Но все равно, разные атрибуты старых эпох, которые давно утратили актуальность, часто кажутся нам позитивными по сравнению с тем, что есть сейчас. Вплоть до того, что мы высоко ценим политическое устройство древних Афин или Римской республики. То же касается оценки исторических персонажей. Приведу один пример. С одной стороны, человечество гордится достижениями науки и техники, считает их свидетельством своих безграничных способностей как биологического вида. К подобным достижениям относятся атомная энергетика и компьютерные технологии. С другой стороны, те же достижения служат признаками исторической эпохи, по которым мы интуитивно определяем, что не так много самых видных ее представителей достойны статуса героев, в отличие от представителей ранних эпох. Иными словами, порог вхождения в статус героя для представителя прошлого намного ниже, чем для представителя настоящих времен. Мы закрываем глаза на огрехи исторических лиц и производим их в герои, если хоть какая‑то сторона их деятельности заметно влияла на жизнь общества. Добиться статуса героя нашему современнику, даже при обладании очевидными доблестями, гораздо сложнее. Дело еще вот в чем.