спидометре сто тридцать на самых крутых поворотах. Чтоб прыжками с моста на «тарзанке» рассвет встречать. Чтоб под рукой мужик настоящий — только руку протяни — любое желание исполнит (и каждый день разный мужик — в идеале, или такой, чтобы не других и взглянуть не хотелось). Чтоб каждый шаг как по лезвию ножа.

Она потянулась и оценила маневр на твердую «восьмерку».

Отметила про себя: «Над поворотами придется поработать».

Привстала, присела, завела нога за ногу — хороша!

— И никакого сравнения с нашей новой Зайчихой! Хотя тоже из городских, но ни рожи, ни кожи, ни шарма, ни стиля. Казимира, скажите, пожалуйста! Чухонка хуторского пошиба, не то, что некоторые. Разве что натуральная блондинка. И потом. Я тоже не банально зовусь. Не Люся. И никогда ею не была. Меня на соплюху не променяете. Я — Люсьен, слышите вы? ЛЮСЬЕН! И практически на вершине: есть все, кроме мужика. И где этого мачо носит?

Улыбнулась, вспоминая прошлую ночь. Похоже, майора на неделю-другую хватит. Острый попался перчик! Не зря морочилась.

— Только вечно занят мой котик. То раны, то срочные поручения, то розыск особо опасных преступников. Где уж тут заметить, что рядом творится. А мне в кайф! Вот оно, остро отточенное острие!

Люсьен накрутила на палец тщательно выровненный парикмахером локон. Мечтательно улыбнулась. Положила в ротик мармеладку. Отпила глоток вина.

— Ой! Сегодня же двадцать первое! Елы-палы!

Зеркало с достоинством вынесло внезапные изменения в картинке. Неуклюжие па в сторону телефона. Смену гримас. Глубокие носогубные складки. Бровки угрюмым зигзагом…

— Олежек? Ты не забыл? Как это отказался?! И я узнаю об этом только сегодня? — милая пушистая кошечка трансформировалась в злобную гиену, плюющуюся во все стороны ядовитыми брызгами. — Считай, твой гонорар обнулился до следующего месяца! Ах, исправишь? Вот когда исправишь, сообщить не забудь. А то и я забуду, понял?

Несчастная трубка полетела в увитую розами перголу. Люсьен вскочила, заметалась по террасе, взрывая тишину престижненского вечера неприличными ругательствами. Спустилась в сад. Пнула изящным шлепанцем подвернувшуюся под ноги кошку.

— Ничего, будет и на нашей улице праздник! Вот только где этого мента носит? Не ровен час, закручу с его подчиненным — парнишка-то горяч, я это на расстоянии чувствую. Так и запишем: лейтенант у нас первый на очереди. Эх, хорошо-то как! Скучать не приходится, а недавно еще казалось, что умру со скуки. Не с плакатом же по площадям шастать: требуется любовник! А в принципе, можно и с плакатом. Но не сейчас…

На фоне наполненной светом комнаты она казалась еще тоньше, изящнее. Дорогая фарфоровая статуэтка, самостоятельно добывающая себе на пропитание. Хрупкая. Ранимая. Трепетная. Правда, душа и намерения несколько вырывались из рамок, соответствующих данным эпитетам. Но душу можно аккуратно запрятать куда подальше. Да и кому она нужна, чужая душа? Тут бы со своей справиться.

Ярослав заканчивал свой одинокий поздний ужин. Автопортрет с сосиской и огурцом — не больше и не меньше. Не спешил — в перспективе маячила гора немытой посуды, развешивание белья в саду, рапорт Робкому и короткий неспокойный сон.

Еще дальше краски в портрете сгущались — утро обещало много пустых хлопот. И надо было хозяйке загреметь в больницу!

— Теперь старуха с меня не слезет, — Ярослав содрогнулся, вспомнив неурядицы прошедшего дня. — Кто бы мог подумать, что старикам так много надо! И ведь обратиться не к кому. Спасибо, Констанции — обед принесла. Не бутербродами же кормить беззубую! А ничего, кстати сказать, девушка. Симпатичная, работящая, внимательная…

Он задумался, разглядывая свое отражение в оконном стекле. Докатился до обыкновенной горничной! Да еще с такой фамилией… Бородавко. А что фамилия? Не век же ей с ней по жизни идти. Замуж выйдет, сменит.

— Не то, что некоторые…

Свою фамилию он когда-то ненавидел. Плакал, просил маму что-нибудь придумать. Ужасно страдал, попадая в новый коллектив. Потом как-то привык. Занял в этом отношении устойчивые философские позиции. Научился игнорировать насмешки.

— А так, очень даже ничего парень… И рыжинка мне идет, — самокритично заметил он, присматриваясь к двойнику в темном стекле.

Очень даже… Высокий, стройный. Занятия в тренажерном зале придавали фигуре солидности и мужественности. Одни бицепсы чего стоят! Да и физиономией Бог не обидел: два глаза, два уха, нос, рот — полный комплект. И не самого худшего качества. Мама всегда говорила, что глаза у сынули способны свести с ума любую девушку.

— Ну, не любую… — уныло возразил Ярослав, вспоминая облом с Агнешкой и вновь переходя на Констанцию, — но способны. И потом, еще не вечер.

Он приосанился, взъерошил солнечный чубчик. Расправил широкие плечи. Жизнеутверждающе взмахнул нанизанным на вилку остатком сосиски.

— Мы еще повоюем, гражданка Коханая! Подумаешь, майор в соперниках! Нам до майора не так далеко идти осталось: пара-тройка громких дел, дюжина реверансов в сторону начальства, лет десять без нареканий, возможно, академия — а там и до полковника рукой подать.

Сосиска не выдержала энтузиазма будущего полковника, соскочила с вилки и смачно шлепнулась на пол. Ярослав ругнулся, полез под стол. Добыл пропажу. Стряхнул с розоватого цилиндра луковую шелуху и крошки непонятного происхождения. Вздохнул:

— Завтра придется полы вымыть.

Окунул незадачливую путешественницу в стакан с водой и отправил в рот.

— Не пропадать же добру.

И обратился к своему отражению с краткой оптимистичной речью, отдаляя досадный бытовой момент. Суть спича сводилась к программе боевых действий за право обладать капризной красавицей и всем ее недвижимым и движимым (Ярослав надеялся, что таковое имеется в необходимых для счастья количествах) имуществом. А что плохого в том, что жить человеку хочется хорошо? А самому на такой уровень в жизни не выйти.

Молодой симпатичный шатен понимающе кивал в такт его смелым идеям. Ободряюще улыбался. И был во всех отношениях хорош.

— Нет, ну куда бабы смотрят? Куда не повернись, сплошное совершенство! Никакого сравнения со всем этим престижненским таксопарком — что батюшка, что шоумен, что политик, что писаный красавец Зайчик, — оценил очевидные достоинства Ярослав. — Да тут уже очередь должна была выстроиться дня три тому…

— Эй, совершенство, — послышалось из соседней комнаты, — зря ты меня разбудил своими песнопениями, прям как в церкви, честное слово! Теперь неси до ветру, до утра не стерплю!

Симпатичный шатен скорчил рожицу. Ободряющая улыбка перевернулась. Широкие плечи опустились под гнетом беспросветной действительности.

— Иду…

Стекло с беспощадной точностью отразило его телодвижения. С координацией у недавнего совершенства отмечались явные нелады. Да и косяк над дверью не был рассчитан на баскетбольный рост квартиранта. Столь несвоевременный призыв Стефании Вацлавовны стоил тому последней сосиски, ссадины на коленке и шишки на