– Ну ты-то уж, Зо, забитой никогда не была.

– Ты меня по саду не знала. Я как вспомню… Смотрю на неё – то же, один в один. Ну а что поделать? Порчу вкус. Надо, чтобы они приняли её в свою стаю. Травят и дети, и воспитатели – нормально? Ты как считаешь?

– В стаю, безусловно, надо, иначе пиши пропало – затравят, загрызут.

– Ну вот и я…

Кресло (Ляля, чтобы лучше слышать, перебралась с пола в кресло) предательски заскрипело – раздался щелчок дверного замочка, это тётя Галя закрыла дверь на кухню. Ляля расслабленно развалилась в кресле и удивлённо осмотрела огромное покрывало со стороны, как бы сверху. Много-много лисьих шкур, с мордами, ушами, лапами, но без когтей, составляли это покрывало. Стая… Это покрывало вполне себе – стая лис, хоть лисы и одиночки, но всё-таки иногда сплачиваются. Раньше бегали по полю. А последней, очень морозной, голодной обледенелой зимой стали бродить во дворах в поисках еды, по двое у одной помойки – делят территорию.

Стая! – осенило Лялю. Ну конечно, в тот страшный вечер, когда они с бабушкой возвращались из поликлиники, была стая, нет – две стаи: собак, а потом лис. Агрессивные собаки, живущие на стоянке и в гаражах, чуть не сожрали Лялю с бабушкой в тот год, когда год мыши должен был в скором времени меняться на быка. Алёна прикрыла глаза, вспоминая. Ходили в поликлинику за справкой, выписываться, тихо-мирно проходили гаражи. Стояло самое противное время, когда совсем скоро зима, но снег ещё не выпал и не освещал дорогу белизной. Собаки появились не вдруг, возникла из сумерек сначала одна вихрастая собачка – бабушка остановилась. Тем временем из ворот гаражей выбежали ещё собаки, обступили, стали лаять – бабушка взяла Лялю на руки. Бабушка вела себя уверенно, не делая резких движений, отогнала собак, разговаривала, как с настоящими людьми-разбойниками, просила разойтись, но стая отошла и выжидала. Положив голову на плечо бабушки, Ляля увидела за её спиной ещё собак. Собаки окружали!

– Не кричи, должен сторож их забрать, – шепнула бабушка Ляле и подбросила, пытаясь удержать выше: бабушка её еле удерживала. Собакам бабушка сказала: – Что же вы, солнышки? Кто же это ворота не закрыл?

Ляля чувствовала, как сползает, у бабушки трясутся руки – ей не по силам была такая долгая ноша. Ляля обхватила руками бабушкину шею и висела из последних сил, носки сапожек бились по бабушкиным коленям. Бабушка продвигалась осторожным шагом, пытаясь обойти заслон собак правее, но стая (Ляля видела из-за плеча бабушки) перебегала по левому флангу назад, двигалась за ними – они целились напасть сзади. Тёмная дорога, совсем рядом светится забор больницы… Вернуться бы туда! Но нет. Путь отрезан. Ляля зажмурилась… И тут раздалось тявканье. Хриплое, страшное. И собаки, те, что покрупней, драпанули, побежали к воротам гаражей! Но мелкие собаки остались – они глупые и крикливые. Одна, маленькая и плешивая, подпрыгнула как мячик, всё-таки укусила бабушку. Вторая рычала, злилась, начала суетиться, крутиться, хватая Лялю за сапожок, – Ляля почувствовала укол, как от прививки, в пятку. Руки бабушки ослабли совсем, а может, бабушка поняла, что опасность миновала. Да! Лис бабушка увидела раньше внучки. Ляля стояла на асфальте, заслонённая бабушкиным меховым рукавом, а собака вилась, наскакивала на этот рукав. Тень! Ещё тень. Визг, скуление! Лисы! Целая стая лис! Они разорвали собаку в клочья, на глазах у Ляли её не стало. Маленькая и плешивая поняла наконец, что опасность смертельная, дала дёру, но её настигли в три, нет, в пять прыжков. Её разорвали, как когда-то они с Настей мягкую игрушку-змею: Настя отнимала – Ляля не отпускала… Ляля видела: из маленькой и плешивой стало как бы две собаки: передняя рвалась вперёд, а задняя волочилась. Мгновение – и собаки не стало. За стеной гаража слышались жалостливое скуление и пьяные окрики сторожа:

– Ах вы, стервы! Людей пугаете?! Вот я вас. Вы гаражи должны сторожить. Га-ражи, а не убегать! Вот я вам!

Лисы стояли вдоль забора, они почти слились с ним. Они были зловещи, они молчали, изредка потявкивая. Бабушка засуетилась, повернула обратно к больнице:

– Ну всё, Лялюшка, нам теперь в травмпункт и на ветстанцию надо сообщить. Лисоньки мои, лисоньки! Помогли! Смотри, Лялечка, бегут, охраняют нас…

Одна лиса бежала рядом с бабушкой, тыкалась ей в ногу, как бы извиняясь, и, Ляля это видела чётко, смотрела бабушке в глаза. После осмотра в травмпункте бабушке прописали десять уколов, а Ляле пять – на пятке кровоточила совсем маленькая рана. Бабушка опоясала себя шалью.

– Неудобно. Брюки-то как разорвали, – объяснила бабушка треугольную цветастую «юбочку», торчащую из-под лисьего полушубка. – А ведь съели бы нас, если бы не лисы, а, Ляля?

– Нет. Там люди шли вдалеке. Ты не видела. Я видела. Нас бы спасли. Немножко съели. Как того дядю, не успели бы обглодать.

– Ляля! Обещай, что не будешь напоминать про того дядю больше.

Ляля действительно видела людей, когда цеплялась за плечи бабушки, но они выходили из калитки забора больницы, шли в другую сторону. Ляля же с бабушкой спешили к шоссе – там остановка автобуса. От больницы до шоссе совсем недолго идти, но эти гаражи за забором, перегораживающим дорогу к шоссе, всегда там лают собаки… Ляля очень испугалась, когда стали окружать собаки, именно окружать. А когда припустили прочь, Ляля ничего не почувствовала, маленькие собачки были глупенькие, звонкие – диссонировали с хриплым лаяньем лис, но, провожая их с бабушкой, лисы уже пели какие-то свои, только им знакомые песни – музыкальный работник в саду выгнала бы их из зала за такое пение, но Ляле понравилось…

Они вышли за ограду травмпункта больницы с противоположного входа. Совсем стемнело. Горели тусклые фонари, направляя пациентов к центру города, как бы приглашая их туда. И ни одного фонаря в сторону гаражей и шоссе.

– Ляля! Рискнём снова мимо гаражей или пойдём в обход, через город?

– Бабушка! Пожалуйста! Не надо туда!

Точки светящихся глаз приблизились к ним. Много лис. Они ростом почти с Лялю!

– Лисоньки вы мои! – стала гладить их бабушка.

– Бабушка! Они же собачек разорвали! Бабушка!..

– Пойдём, Ляля. Они зовут, я их хорошо знаю.

– Бабушка! Они и нас сожрут. Ты слышала, как они лаяли? Ты сама говорила, что лают только злые лисички.

– Какая у тебя память, Лялюшка, ну какая память – всё помнишь. – Бабушка удивлённо качала головой и пристально, как доктор в поликлинике, всматривалась в Лялино лицо. – Да уж… Их лай и для меня удивителен. Это же мои лисички. А может, не мои?

– Большие, бабушка. Наверное, твои. Ты же говорила, что такие огромные – это твои.

– Ну-ка давай посмотрим!

Бабушка присела на корточки, стала уговаривать Лялю:

– Не бойся. Видишь – серебристые, совсем серебристые, поседели. Подойди ближе!

Но Ляля не подошла. Она стояла поодаль с лисой-крестовкой, худенькой, совсем не пушистой и не такой высокой, как остальные. Лиса кудахтала, пыхтела, издавала звуки, похожие на птичье пение…