– А снежинки, – продолжила Ляля уже с вдохновением, вспомнив мышкующих на поле лис, – словно паутинки, радуют меня, тебя и всех. – Ляля тыкнула поочерёдно пальцем в Деда, Снегурку и бабушку. – Я хочу нарисовать картинки о весёлом дне, вобравшем шум и смех. – Ляля, конечно, хотела сказать «плач и бред» вместо «шум и смех», но всё-таки постеснялась обижать Деда Мороза. Пусть он и глупый, но не надо над ним издеваться, Ляля же не Настя Преснякова и не Ира Маслий – это они любят смеяться над бабушкой.

– Ну вот, Алёнушка. Вот ты и перестала бояться. И рассказала-то как: с вдохновением!

– Артистично! – добавила Снегурочка и захлопала в белые варежки с собольей оторочкой. Соболей разводили далеко, на каком-то острове, они же не живут на фермах, как глупые норки, Ляля благодаря объяснениям тёти Гали Клайды узнавала этот «шёлковый» мех.

– Соболь? – спросила она у Снегурки.

Снегурочка замялась. Она не знала, какой мех у неё на варежках.

– Соболь, соболь, Лялечка. Белый соболь, – уверила бабушка и поднесла Деду рюмочку.

– Соболь иногда путают со снежной лисой, иногда с горностаем и даже с норкой. У соболя достаточно длинный и мягкий волос, носкость – восемь.

– Не восемь, а восемьдесят, – жёстко, как своих студентов, поправила бабушка.

– Ну чудо-девочка, умница какая. Умная!

– Это касается целых шкур, лобикам всё равно, – продолжала Ляля.

– Ну почему, Ляля, – возразила бабушка мягко, – если рукавицы будут носиться часто и много лет, носкость станет важна. Соболья оторочка не вылезет, не истрётся… То есть будет истираться медленнее, чем другие.

– Вы… Вы пушная фея? – обрадовался вдруг Дед Мороз. – Вы меня не узнаёте, Татьяна Михайловна? – Тут Дед Мороз осёкся и стал водить хоровод.

Ляля улыбнулась сжатыми губами и спрятала руки за спину – она хотела заявить, что горностай ей нравится больше, потому что он на мантиях царей, но не успела – глупый Дед признал вдруг бабушку. Раз так, раз бабушку знают волшебники, то Ляля не будет «забивать» волшебников дюжими познаниями в сфере меховых шкур и пластин. Добрые волшебники думают, наверное, только о хорошем, как могут веселят Лялю. И Ляле стало ужасно стыдно, когда бабушка со Снегуркой и Дедом отпели все слова.

– Я просто песню «В лесу родилась ёлочка» не очень люблю, вот и не стала водить с вами хоровод.

– А почему не любишь? – рассмеялась Снегурочка и откинула свою белоснежную косу за спину.

– Скучно. Одно и то же каждый год. В год свиньи – в лесу родилась, в год крысы – она росла, а у нас в лесу, между прочим, крестовки нарождаются, и, знаете, очень крупные, почти как тигры прям. И не краснеют!

– Песня одна, а подарки-то каждый год разные! – Дед Мороз хлопнул себя по дублёным бурым рукавицам и стал копаться в мешке.

– Можно и без подарков, они скучные, – прошептала Ляля. Она часто так шептала в саду, когда была ещё одна, без Лулу, когда её часто шпыняли, а иногда затыкали даже шепчущий рот.

– А вот и нет. И не скучные! – сказал Дед Мороз заискивающим голосом, таким голосом говорили с Лялей подруги-не-разлей-вода, когда выпрашивали куклу домой на вечерок…

Хлопок бумажной конфеты – и Дед Мороз достал коробку-махину! Яркую, гигантскую: нарисована Лулу на фоне домика! Это домик! Огромный дом для её любимой куклы! С комнатами, с гардеробом, с кухней и ванной. Ни у кого в группе, даже у Насти, не было такого домика! Ляля онемела, она стояла и смотрела, как улыбаются и смеются, и водят хоровод вокруг ёлки бабушка и Снегурочка с Дедом Морозом, и поют новую и незнакомую песню:

– Мы все спешим за чудесами, но нет чудесней ничего…

И что-то там ещё про дом и его крышу…

Ляля еле-еле сдерживалась, чтобы не закричать. Слеза предательски тянулась по щеке. И сопли тоже покатились в рот вместе со слезами… Она обняла Деда Мороза. Халат его был холодный, так и должно быть у всех настоящих Дедов Морозов. От Деда пахло слегка водкой – так пахло от дедушки Вити, и от тёти Гали, и от мамы Руслана, и от редких пап, приходивших в группу за детьми. Противный, но знакомый запах.

– Спасибо! Вы настоящий волшебник, – сказала Ляля, а бабушка оттянула внучку и виновато принялась её сморкать, как маленькую, будто Ляля сама не умеет сморкаться.

– Ну что ты, Лялюшка. Дедушка так старался для тебя, а ты рыдаешь…

– Это я от счастья, бабушка! Я раньше думала, что нельзя плакать от счастья, только от обиды, а теперь сама рёва-корова счастливая…

Дед Мороз стоял какой-то озадаченный, а Снегурочка присела перед Лялей на колени и сказала:

– Запомни: этот кукольный дворец из коробки принесёт тебе огромное счастье. Ты будешь самой красивой и самой необыкновенной девочкой. А когда вырастешь, то выйдешь замуж за принца на белом коне, как и твоя кукла.

– Разве Лулу женилась?

– А как же? – улыбнулась Снегурочка. – А кто, думаешь, ей дом такой отгрохал? Жених! Ты мне веришь?

Ляля закивала. Она всё стояла, обнимая коробку. Всё прыгало, неслось перед глазами, как в трубе со стекляшками, в которую Ляля так любила смотреть. Она не заметила, когда Дед Мороз и Снегурочка пропали. Около ёлки оказалась только бабушка. Бабушка понимала Лялю, торжествовала больше её:

– Ну что, Лялечка?! Вот так подарок!

– Из телевизора подарок, из рекламы! – торжествовала Ляля.

В эту новогоднюю ночь Ляля даже не вспомнила о маме, она думала только о том, что у её Лулу теперь есть свой дом, который ей подарил жених.

Ляля так была счастлива, что с неохотой, но всё-таки поплелась в сад, набила ватой пятнистый чулок из набора – получился тигр. Бабушка подправила «тигрёночка», что-то зашила и повесила символ года на ёлку и умилялась и в этот день, и на следующий, и ещё много-много лет после («Как на лисичку похож! Оригинальный окрас! Рыжий, с чёрными подпалинами»), пока не слегла окончательно и не перестала наряжать и разбирать ёлку.

После Нового года, когда в садик ещё не ходили и ждали Рождества, Ляля сидела на ковре и играла в Лулу. Лулу, уставшая от обжираловки, болела в своей кроватке и громко храпела. Звонил телефон – тихо скрежетал, как обычно. Бабушка приглушила телевизор, поднялась с кресла и вышла из комнаты. Ляля отчётливо услышала её разговор по телефону – дверь в комнату не была закрыта.

– Как? А почему вы звоните шестого? Вы разве работаете сегодня? Что вы говорите? Но почему сегодня? Понятно, понятно. Хорошо. Спасибо. – Бабушкин голос стал совсем тихим, и Ляля убрала на пульте звук телевизора вообще. – Какое лекарство? Сколько? Понятно, понятно. Но разве сберкасса работает сегодня? Ах, до обеда? Спасибо, тогда я сейчас же. Да-да, я записываю, поняла: улица Волкотруба. Алё?! А если всё-таки не сегодня?..

Ляле не понравился этот разговор, бабушка испуганно суетилась. Такое случалось с ней только до операции, теперь же – никогда. И вот пожалуйста, снова какая-то боязнь. И зачем бабушке сберкасса? Они же ходили туда вчера – бабушка получала пенсию. Поход за пенсией нравился Ляле – надо было идти мимо шоссе в соседний микрорайон; все маршруты мимо шоссе Ляля обожала, если там не было гаражей…