— В столицу тебе теперь возвращаться нельзя, — начал Арад-бел-ит. — Син-аххе-риб уверен, что убийство Шумуна подстроил ты.

— Мой принц, но я невиновен, — попытался оправдаться Мар-Зайя.

— Свидетели опознали в убийце твоего скифа. А он твой раб. Кроме того, в доме погибла женщина, с которой тебя не раз видели. И, следовательно, виной всему ревность… Имя не спрашивай, не помню. Словом, все улики против тебя…

После этого они надолго замолчали.

— К ночи будем на месте, — видя усталость принца, попытался приободрить его Мар-Зайя.

— Знаешь, почему жизнь полна неожиданностей? Потому что любимое занятие богов — в самый ответственный момент, когда ты уверен, будто все просчитал, — показать человеку, что он беспомощен перед их волей. Я вот думаю: а что если Партатуа окажется прав и Ишпакай, выслушав меня, прикажет отрубить мне голову… Попросишь, чтобы он дал мне выспаться?

Мар-Зайя вежливо улыбнулся, но сказал со всей серьезностью:

— Отец уверен, что тебе ничего не грозит и все опасения Партатуа — это, скорее, желание продемонстрировать, что ты можешь рассчитывать только на него.

— Ну, тогда он прав. Мы ведь едем под охраной его воинов… Насколько я понял, мидиец больше не пытался с тобой встретиться? Хотелось бы знать, почему? Деиок больше не хочет нашего союза? Как зовут его лазутчика?

— Сартал, мой господин.

— Может быть, Сартал переоценил свои возможности? Откуда ему загодя знать, когда я покину Ниневию?

— Ну, а если кто-то из твоего окружения в столице служит мидийцам.

— Это было бы забавно. В любом случае, я, скорее, рад, что твой Сартал не объявился. Иначе мне пришлось бы огорчить его господина. Деиок так же молод, как и царь Руса. Гонора много, а силенок маловато. Связываться с ним опасно по многим причинам. Хотя бы потому, что это значит разжечь дома еще один пожар. А нам хватит и Табала. Я хочу быть царем Ассирии, а не нескольких городов по течению Тигра. Как только Деиок станет единственным царем Мидии, первое, что он сделает, — вырежет ассирийские гарнизоны во всех своих городах….

* * *

В стан Ишпакая въехали уже ночью, когда все спали.

Партатуа оставил высокого ассирийского гостя в своем шатре, а сам вместе с Мар-Зайей отправился к царю.

— Арад-бел-ит? Здесь? — переспросил Ишпакай, продолжая невозмутимо кормить с рук собак.

— Ты хотел с ним встретиться, — напомнил Партатуа.

— Не помню… — пожал плечами царь. — С другой стороны, закон гостеприимства требует от меня проявить к ассирийцу уважение. Тем более, что он проделал такой длинный путь. Где он остановился, когда приехал в Урарту? В Русахинили? — обратился к Мар-Зайе.

— В Эребуни.

— И когда его покинул?

— Семь дней назад.

— В такую-то непогоду, — задумчиво сказал Ишпакай, высоко поднимая руку с куском мяса, чтобы заставить Гулу и Кингу прыгать. Сначала казалось, что приз выиграл кобель, но приземлившись, он уронил мясо на пол, и тут уже проворнее была сука. Кингу попытался вернуть свою добычу, но Гула проглотила лакомство целым куском.

Ишпакай рассмеялся.

— Ну вот, видишь, — разговаривал он со своими четвероногими любимцами. — А ведь это был последний кусок. И до завтра ты больше не получишь. Иначе какой с тебя толк? — царь снова обратился к ассирийцу: — Значит, еще неделю назад он был в Эребуни?

— Да, мой господин.

— Тогда мне его жаль… Мне очень хотелось с ним встретиться, но, к несчастью, рано утром я уезжаю…. Если только он не хочет поговорить прямо сейчас. Ступай к нему, Мар-Зайя. И если принц еще не уснул, то я его жду.

Едва Мар-Зайя вышел из царского шатра, Партатуа удивленно спросил, куда поутру собрался его отец, так неожиданно и так некстати, и не лучше ли дать гостю отдохнуть с дороги.

— Я подумал о том же, — усмехнулся Ишпакай. — Он вымотан и падает с ног от усталости.… А теперь скажи, неужели на поле боя ты дашь своему врагу отдохнуть? Нет, мой дорогой сын, именно сейчас я и хочу с ним увидеться…

* * *

И вот они сели друг напротив друга на мягкие подушки, брошенные на толстый ковер, скрестив ноги, внимательно изучая то ли будущего союзника, то ли будущего врага.

Пригубили вино. Ишпакай — потому что берег себя по старости лет. Арад-бел-ит — боялся, что его окончательно развезет после нескольких бессонных ночей и долгой дороги. Он вообще держался с трудом, лучше бы Партатуа не оставлял его в своем шатре. Тепло домашнего очага сыграло с ассирийцем злую шутку — его окончательно сморило, и он успел задремать. Внезапное известие о том, что царь хочет видеть его немедленно, показалось Арад-бел-иту самой большой несправедливостью на свете.

— Я не буду спрашивать тебя о здоровье Син-аххе-риба, — наконец заговорил Ишпакай, — ведь я его не знаю и мне безразлично, в какой из осенних или весенних дней он умрет. Меня больше интересует, как это случится. Что ты собираешься делать, если он не изменит своего решения и Ашшур-аха-иддин займет трон?

Мар-Зайя, сидевший здесь же, но ближе к царю, перевел его слова на арамейский.

Партатуа, словно не замечая разговора, с аппетитом ел жареное мясо.

— Я никогда не подниму руку на своего отца, — спокойно ответил Арад-бел-ит.

Ишпакай ухмыльнулся:

— Вот как? А разве год назад, после череды убийств наместников, преданных твоему брату, ты не пытался захватить власть в столице силой? Что тебе помешало, если на твоей стороне были гарнизон Ниневии и вся внутренняя стража? Самонадеянность? Нерасторопность? Благодушие? Трусость? Прошу, не обижайся на мои слова. Я стар. Я даже старше твоего отца и имею право говорить с тобой как с сыном…

Мар-Зайя перевел и эти слова, и от себя добавил:

— Будь осторожен. По-видимому, он хорошо осведомлен о происходящем в Ниневии.

— Я это уже понял. Скажи Ишпакаю, что единственная причина, по которой дворец был оцеплен, — желание не допустить новых смертей.

«Плохой ответ, — вздохнул про себя Мар-Зайя, — отрицать все, когда царь испытывает его искренность».

— Я промедлил, потому что не смог поднять меч против отца. И поэтому он взял надо мной верх, — сказал на языке скифов Мар-Зайя.

Ишпакаю такой ответ понравился.

— Сыновний долг — это первое, чему мы учим наших детей. Думаю, отец оценил твою