кажется, что у него вовсе не болит голова. Может, он просто хотел остаться со мной наедине — выудить из меня сведения, пока мамы нет.

Он меня обыграл. Он слишком умен, в своем деле он профессионал, а я всего лишь глупая девчонка. Если есть хотя бы малейшая возможность повернуть всё в свою пользу, я должна вынудить его показать истинное лицо.

— Ты придумал подходящее наказание? — спрашивает мама, переводя взгляд с отчима на меня.

Он отмахивается.

— Давай завтра об этом поговорим. Утро вечера мудренее.

— Нет, — твердо говорит мама. — Эсси перешла все границы. — Она поворачивается ко мне и цедит ледяным тоном: — Никакой тебе поездки в город.

От неожиданности я резко хватаю воздух ртом.

— Так нельзя! — Я вскакиваю с дивана, глаза тут же застилают слезы. — Мам, нет! Я же жду этого больше всего на свете! У Беатрис день рождения, я должна приехать! Мы должны!

— Вот поэтому ты и не поедешь, — говорит мама, мои мольбы ее не тронули. — Я хочу, чтобы ты поняла серьезность своего проступка. Пора тебе узнать, что такое настоящие последствия.

— Мам, прошу тебя! Пожалуйста! Нет!

— Ничего страшного не… — говорит отчим, но мама вскидывает руку, и он умолкает.

— Я не передумаю, — добавляет она.

Я плачу навзрыд, заклинаю ее всем, что мне дорого. Я вдруг понимаю, что мне уже неважно что-то доказывать, собирать улики вместе с Беатрис, выводить отчима на чистую воду. Я просто хочу повидаться с подругой и оказаться в родном доме. Мне это необходимо.

— Вы оба гадкие! — Я не сдерживаюсь и начинаю кричать.

Мама вскидывает брови.

— О, давай, устраивай сцену. Так ты точно добьешься желаемого.

— Он гадкий, потому что хоть он и не убивал медсестер, зато убил свою бывшую жену и дочь! А ты гадкая, потому что вышла за него!

Я ожидаю, что после моих слов воцарится тишина. Но неожиданно раздается звон разбившейся посуды, и мы с мамой одновременно поворачиваемся к дверям и видим фрейлейн Гретхен — она только что вошла в гостиную и выронила поднос с чайным сервизом. Осколки фарфора разлетелись по дорогому ковру, но горничная застыла на пороге и не двигается с места. Доктор Блэкрик на шум не обернулся. Он неподвижен. Лицо у него ошеломленное.

— Марш в свою комнату. Быстро, — отчеканивает мама.

— Это правда! — не унимаюсь я, и наконец всё, что я так долго копила внутри, выплескивается наружу. — Кэтрин пыталась общаться со мной. Это ее следы на берегу выходят из реки. Она звонила в колокольчик в моей комнате. Она пыталась меня предостеречь. О нем! — Я тычу пальцем в отчима. — О том, что он сделал с ней и ее мамой!

— Да как ты смеешь! — выкрикивает мама, голос у нее дрожит. — Ты понятия не имеешь, что говоришь!

— А вот и имею! — кричу я в ответ. — И если мы тут останемся, то заболеем, умрем или нас расчленят ради гнусных экспериментов!

— Господи боже, дитя! — восклицает отчим.

И по правде говоря, его реакция странная. Я думала, он поведет себя по-другому, и мне вдруг становится жутко неловко. Вся моя уверенность улетучивается. Взгляд отчима полон боли, а не гнева. Он точно не выглядит как злодей, которого уличили в преступлении. Я бросаю взгляд на маму, она плачет на диване. Лицо у нее раскраснелось и покрылось испариной. Обеспокоенно посмотрев на нее, доктор Блэкрик щупает ее лоб и меняется в лице.

— Ты горячая как печка, — удивленным тоном говорит он.

— Я в порядке, — отвечает мама. — Просто сильно расстроена. Ступай в свою комнату, Эсси, и даже не мечтай оттуда выйти. Фрейлейн Гретхен, не поможете мне? Мне кажется, лестницу я сама не одолею.

— Конечно, мэм, — кивает Гретхен, которая явно еще не оправилась от потрясения.

Я отхожу в сторону, чтобы пропустить маму, и они уходят. Пару минут я неловко топчусь в гостиной, а отчим стоит напротив и изумленно смотрит на меня.

— С нашей первой встречи я понимал, что найти с тобой общий язык будет нелегко. И хоть у меня давно уже нет собственной дочери, я считал, что мне это по плечу. — Теперь он говорит запинаясь, с сильным акцентом. Взгляд у него рассеянный. — Но… но чтобы… так?.. Просто не верится.

На мгновение я почти верю в его искренность, но скоро кусочки головоломки сложатся, и всё станет понятно, так ведь? Они же сложатся? Иначе я совершила губительную ошибку.

Глава 28

Я не всегда была Angsthäschen.

Раньше я была смелой.

По крайней мере, чуть-чуть смелее, чем сейчас.

Сидя с папой на пожарной лестнице, я свешивала ноги через край и не думала, что улица далеко внизу, не представляла, как лечу к земле. Я не была твердой как кремень, в отличие от мамы, или бесстрашной перед лицом опасности, как Беатрис. Не была уверенной в себе, как папа. Но я могла спрятаться в темном шкафу, когда мы с друзьями играли в прятки, могла пользоваться острыми ножами, стряпая ужин, могла первой представиться новой однокласснице в школе.

Пусть я и не стала бы самым смелым человеком в Нью-Йорке, но, по крайней мере, до папиной смерти не была безнадежной трусихой. По крайней мере, я не готовилась заранее к худшему исходу любой ситуации, представляя самый ужасный вариант развития событий.

Мне причинят боль. Меня убьют. Я заболею.

Или всё это случится с мамой.

И я останусь совсем одна.

До папиной смерти я, возможно, была просто трусишкой. Наверное, я навсегда такой и останусь. Мне не по душе внезапные громкие звуки. Я терпеть не могу, когда меня застигают врасплох, неожиданно подкравшись сзади. Я всячески стараюсь держаться подальше от опасных предметов. Если свеча погасла, зачем подвергать себя риску споткнуться и упасть в темной комнате? Лучше вернуться и зажечь свечу заново.

Когда мы с родителями поехали на Кони-Айленд на мое шестилетие, я не купалась в океане и отказалась кататься на страшных горках в луна-парке. Но мне было достаточно просто смотреть, как веселятся родители. Стоило убедиться, что они целы и невредимы, и я расслабилась и смеялась от души. Если бы я поехала на Кони-Айленд сейчас — а воспоминание об этой поездке одно из моих самых любимых, — я бы все время беспокоилась и жалела, что не осталась дома.

До папиной смерти я, возможно, была трусишкой, но я не была Angsthäschen. Не была настолько безнадежна.

Я лежу в своей комнате, вокруг темно, дверь заперта, дышу быстро и прерывисто. Из-за всей суматохи мама оставила меня без ритуала перед сном: не подоткнула мне одеяло,