не существующего более дня – или существующего, но лишь в вашей памяти. Вглядитесь в него, обернитесь назад. Разве вы его помните? Этот день? И лишь от тех дней, какие помните вы, от тех, что дороги вам, наша клиника никогда не предложит вам отказаться.

Отказ же от прожитого дня, дамы и господа, – в вашей области разума, владенья и права.

Сколько было в жизни вашей счастливых дней? Из пятидесяти лет – пять-шесть, семь? Неделя максимум выйдет.

Мы не предлагаем вам отказаться от ваших фотоальбомов. Ничего подобного, но напротив, сохраните же их! Они будут служить вам напоминанием правоты вашего бесспорно верного выбора, если вы обратитесь к нам.

Ибо с этими альбомами вы войдете в новую юность.

Отказ от забытого, от прожитого, более не СУЩЕСТВУЮЩЕГО – вот что предлагает вам наша помощь.

Но! – скажете вы, – как же наши знания, опыт? Неужели и от них отказаться?

И от них, товарищи. А зачем они, на кой черт они вам в могиле?

Эффективность и безопасность – основные наши приоритеты.

Фото до омоложения и после (см. фотоальбом).

НАШИ РАСЦЕНКИ

Один день – один день.

Не убий

В наш одиннадцатый автобус, ходивший от станции Химки к дачам, хотя и по расписанию, но раз в два часа, собиралась под вечер пятницы очередь, подобная тем, что ведут к храмовым вратам в субботу Светлого Воскресения. И, как говорится, был в ней всяк. Хвост ее начинался от подземного перехода, голова под автобусным расписанием состояла из тех, кто пришел часа за два вперед. Были голуби, воробьи, старушки кормили курлыкающее стадо горбушками, дети бегали-прыгали, ели мороженое, рабочие алкаши пили пиво в тенечке. Очередь читала книги, газеты… Продавался разливной квас. Вкусно пахло, как это всегда бывает на летних привокзальных станциях, – беляшами, жареными пирожками с картошкой…

Наконец, фырча и гремя, одиннадцатый Химки – Старбеево подъезжал к остановке и приветливо распахивал двери. В этот миг словно по команде ватага прикормленных птиц благоразумно взмывала в небо.

Начиналась посадка. В ход шли плечи, ноги, сумки, локти и кулаки, зонты, животы, наколки и мускулы, удочки, каблуки, авоськи, корзинки, садово-строительный инвентарь, тележки, клюки и доброе слово. В бой шли все. Это было настоящее народное ополчение: матери и отцы, бабки, деды и прадеды, ветераны и юноши, студенты, школьники, грузчики, инженеры, учителя и строители, рабочие и колхозники, дамы с собачками, дамы без.

Располневший, как в славном добром мультфильме, автобус, выплюнув безоружных, отчаливал. Голуби спускались с небес на разоренную землю клевать свои семечки и горбушки. У поребрика вдоль течения этой асфальтированной реки остались наши иллюзии и надежды на человечность.

Ф.М. Булкин

Вася Чижиков подготовился к потопу всемирному. Перед самой грозой в беседку сбегал, принес надувной спасательный круг. Влез в него и сидит, смотрит на бабушку. Все равно она уже старая. Круг не выдержит их двоих. 

* * *

Говорит Тане бабушка – «я попробую, ты пока не ешь, погоди…» – про грибы. Потому что сами знаете, грибы – дело опасное, мало ли… И пока проверяла бабушка на себе, подкралась за нею следом Таня к плите, зачерпнула ложкой сыроежкино жарево. Потому что мало ли… Не одной же, без бабушки, оставаться.

* * *

Мухоловку под лампу повесила. Полила кипяточком под деревом муравейник. Собрала щавельных жуков, пожгла в баночке. Много у дачных всходов и плодов нахлебников, паразитов, тварей, вредителей: долгоносики, цветоеды, жучки, червячки, блошки-мошки. Прополола клубнику, вырвала лебеду. Сад в цвету. Райский сад.

* * *

Комаров на скамейке за домом кормят Мишка и Лешка, подставляют коленки, следят, как они надуваются, а потом взлетают, как красные воздушные шарики. Сытые. Тяжело летят, еле-еле. Уже пять комаров накормил собой Мишка, Лешка кормит четвертого…

Жалко, Бог не знает: чтобы сыты были все дачные комары, нужно просто кормить их своими коленками.

Которая впереди

И многое желанное неосуществленное будет пожизненно тленность нашу несбывшимся ворошить, шампура вертеть ночами бессонными над расплывшимися надеждами, панорамами безвозвратных возможностей раздувать никчемное настоящее, факты подтасовывать, соблазнять, рассыпаться от будильника проклятущего в остывающий утренний прах.

Вот и все бы, кажется, уж конечная, вечный сон, покой от борьбы… Но, однако, до того желанья несбывшиеся злопамятны, что и после, за пределом сил человеческих, возвращаются во всех своих ожиданиях, воскрешая душу бессмертную из райского благоденствия в земной несбывшийся ад.

Вот… консьержка, скажем, к примеру. Что она? Кто она? И какие желанья несбывшиеся, мечты девичьи превратили, может быть, и не совсем несимпатичную девочку в эту злобную, холодную, равнодушную бестию с замашками бультерьера, что не может слова доброго за пять лет сказать человеку, дружелюбно к ней настроенному, ничем жизнь ее не задевшему, не омрачившему никакою личной претензией…

Отчего ко мне такое у ней недоверие? Может быть, кого-то из юности напоминаю ей я? Может, бросил он ее, жениться, может быть, обещал, что она на входе проверяет с таким усердием мое имя, этаж и квартиру?

Ф.М. Булкин

Жил на свете человек. У него, конечно, детство, садик, школа, потом институт, потом женился, потом работа, дети, внуки, семья. Была дача у них, по Дмитровке. Огород. Ну а эту повесть так, иногда он писал, для себя, иногда жене прочитывал вслух. Ей нравилось. Но не всё. Да и времени слушать его у нее не особенно. Дел-то море.

В этой его повести начало было хорошее, середина, а конец вышел скомканный, недописанный. За концом этой повести было утро почти весеннее, прилетели раньше марта в город грачи. За концом этой повести – неизвестность.

Нет, не то чтобы была повесть эта как-то очень хорошо написана, но зато очень жизненна и правдива. Мы отправили повесть в знакомое нам издательство. Нам издатель ответила: «Извините, слишком банально».

Возвращенный к жизни

Клиническая смерть – обратимый этап, переходный период между жизнью и смертью.

До чего же все-таки страшная женщина эта консьержка, несмотря на внешние улучшения. Вот вам истинно говорю: измененье дизайна обертки – не показатель улучшения содержимого. Стояла бы эта женщина в райских вратах – не то что черта, Господа самого не пустила бы.

Говорю ей сегодня: «Прекрасно выглядите, женщина, просто вас не узнать…» А она: «Вы, товарищ, наверное, подъездом ошиблись. Вам в какую квартиру?»

Ф.М.