* * *

Первый сюрприз ожидал ее сразу после того, как после трехнедельного свадебного путешествия на Сардинию они переступили порог дома в «Белльвуд-парке». Имоджен бросила куртку на перила и понесла свою большую дорожную сумку наверх по лестнице.

– Эй, – позвал Винс. – Твоя куртка!

– Ага, – крикнула она в ответ. – Я ее заберу попозже!

– У нас есть место для курток, – сказал он, поднимаясь по лестнице вслед за ней и неся в руке злосчастный предмет одежды. – И не стоит загромождать прихожую лишними вещами.

– Да я бы ее потом забрала.

– Потом? Забрала бы потом? – он стоял в дверях ванной, глядя, как она моет руки. – Потом – это неправильно. Ты должна была повесить ее на место сразу же.

– У меня сумка тяжелая была в руках. И я не могла утащить все сразу, – Имоджен улыбнулась ему. – Я же не чудо-женщина.

– А я и не требую от тебя, чтобы ты была чудо-женщиной, – возразил он. – Просто прошу, чтобы ты убирала вещи на место.

– Я же сказала: я бы убрала!

– Значит, не надо было снимать ее, когда ты вошла, – назидательно продолжал он. – Тогда ты могла отнести куртку сразу наверх вместе с остальным багажом. Это же так просто, Имоджен! Это эффективно.

Она смотрела на него, не понимая, шутит он или говорит всерьез.

– Но я прощаю тебя, – сказал он. – Потому что ты моя жена и я тебя люблю.

Он поцеловал ее, а она вздохнула с облегчением, потому что уже почти поверила, что он разозлился из-за такой ерунды.

* * *

Однако в течение следующих недель таких звоночков становилось все больше. Пока они только встречались и расходились каждый в свой дом, она не замечала, что у Винса миллион разных правил, которым он следует неуклонно и которые считает необходимыми для налаженной жизни. Имоджен полагала, что, пока он жил один, они действительно никому не мешали и даже, возможно, были полезны, и поначалу поддразнивала его, но его болезненные реакции дали ей понять, что все вполне серьезно. Посуда из посудомойки вынималась немедленно, как только закончится цикл. Газеты должны быть выброшены в зеленое мусорное ведро сразу, как только их прочитали. Использовать можно только пакеты с маленькими застежками. Раковину надо прочищать ежедневно. Она должна вынимать волосы из слива в душе после каждого приема душа. Печенье надо хранить в контейнере с желтой крышкой, а пирожки – с розовой. Чашки можно использовать в определенном порядке: сначала красная, потом синяя, потом черная. Когда Имоджен нарушала какое-нибудь из правил (а она каждый день их нарушала, потому что не важно, скольким правилам она следовала, находилось еще бесчисленное множество, о которых она и не подозревала до поры до времени), Винс спрашивал ее, неужели она действительно так безнадежна, что не может запомнить настолько простых вещей: сначала красный, потом синий и только потом черный?

– Тебе нужно немного расслабиться, – сказала она ему в тот день, когда случайно положила печенье в контейнер с розовой крышкой. – Ничего не случится страшного, если я не положу печенье в правильную коробку, Винс. И вообще, все эти твои правила граничат с ОКР. Может быть, когда ты жил один, это все было нормально, но я не могу соблюдать их все, так что мне не нравится, что ты постоянно выражаешь недовольство моими ошибками.

– Но это не правила, – возразил он. – Это залог успеха нашей совместной жизни. Все они имеют определенный смысл. И я не раздражаюсь, если ты допускаешь ошибки. Меня раздражает только, когда ты намеренно не повинуешься мне.

– Не повинуюсь? – она уставилась на него. – Намеренно? Но повиновение не входило в наши брачные обеты.

– Ну, возможно, я использовал не то слово, – спохватился он. – Я просто пытаюсь сказать, что иногда мне кажется, что ты нарочно делаешь что-то, чтобы меня испытать.

– Разумеется, нет! – воскликнула она. – Слушай, Винс, все, поженившись, должны идти на уступки. Мне нужно стараться быть менее небрежной, а тебе – более гибким.

Он согласился. И ничего не говорил, когда она давала ему чашку не того цвета или покупала сыр не той марки, которую он предпочитал. Но выражение его лица было достаточно красноречивым, и его холодность в такие дни и вечера была невыносима. В конце концов было легче следовать правилу, чем терпеть последствия его нарушения. Но проблема была в том, что чем больше она в этих правилах разбиралась и чем больше их выполняла, тем, казалось, все больше у него возникало новых поводов для недовольства, включая саму Имоджен и ее внешность.

– Ты теперь больше не работаешь в научных кругах, – сказал он ей однажды. – Ты работаешь в офисе. А одежда для офиса – это юбки и блузки, а не джинсы и футболки. И туфли нужны на высоких каблуках. И, Имоджен, тебе нужно активнее пользоваться косметикой. Это все вместе поможет тебе выглядеть соответствующе. Костюм. Обувь. Лицо.

– Но «Шандон Леклерк» – это не совсем то место, где нужны строгие костюмы и обувь, – возразила она. – Это же промышленная зона, а не городской центр, и офисы здесь довольно паршивенькие, так что джинсы – самое то. И мне нравится мой стиль. И я думала, что тебе тоже.

Если бы надо было определить свой стиль, Имоджен назвала бы его «бохо-шик». Она предпочитала свободные цветастые платья с кардиганами пастельных цветов, широкие джинсы и симпатичные жакетики поверх простых футболок, а из обуви – удобные туфли на платформе и ботинки, которые, как ей казалось, очень подходили для их рабочей обстановки.

– Не важно, как выглядит твой офис, – сказал Винс. – Ты все равно должна одеваться соответствующе. Ты должна это делать независимо от того, где ты работаешь. И еще, – добавил он: – мне не нравится твоя короткая стрижка. Мне бы хотелось, чтобы ты снова отрастила волосы.

Имоджен ничего не ответила.

– Ты меня слышишь? – спросил Винс.

– Я тебя слышала, но…

– Пожалуйста, не спорь со мной, Имоджен. В наших отношениях только я забочусь обо всем. Я зарабатываю больше тебя и понимаю больше тебя, и я знаю, о чем говорю. Твоя прическа хорошо подходит к этим потрепанным штанам, которые ты таскала, пока работала с пыльными профессорами, но в офисе ситуация совсем другая. Ты этого не понимаешь. Ты безнадежна в плане коммерции. И тебе необходимы мои советы.

Вообще-то Имоджен хотелось бы, чтобы он прекратил говорить, что является кормильцем. Если уж на то пошло, это деньги ее матери помогли им купить дом. И она устала от того, что он постоянно называл ее безнадежной. Хотя, наверное, был здравый смысл в том, что он говорил о разнице между научной и коммерческой средой. Поэтому она купила себе костюмы и блузки, туфли на каблуках и косметику. И потом уже не выходила никуда, даже в супермаркет, не накрасившись и не надев шпильки.

* * *

Винс хотел знать, где она проводит свое время. Он требовал, чтобы она писала ему эсэмэски, когда выходит из офиса, из магазина, из спортивного зала, куда она тоже начала ходить по его наводке. Потому что, заявил он, это важно, чтобы она занималась спортом и сохраняла свою стройную фигуру. Он терпеть не мог, когда женщины запускали себя после замужества, и мог перечислить всех женщин в их жилом комплексе, которые попадали в эту категорию, в том числе их ближайшую соседку Сэйди. Сущие гиппопотамы, говорил он. Нельзя так.