Ее мотивы были вполне понятны: она представила, каквытянется лицо у Лолы, когда та увидит в собственной квартире милиционера,допрашивающего тетю Калю. А еще хуже — что по этому поводу подумает и скажетЛеонид. Поэтому тетя Каля твердо повторила:

— В милицию!

— Ну, как скажете, — растерянно проговорилАнанасов. В его практике это был первый случай.

Оказавшись в кабинете Ананасова, Калерия Ивановна огляделасьпо сторонам, горестно вздохнула и протянула:

— Ох, и бедненько живете!

— По средствам живем, — недовольно огрызнулсякапитан, — денег не воруем и не печатаем…

— Так хоть бы прибрались тут маленько! — тетя Каляпокачала головой и закатала рукава.

— Эй, вы это чего? — Ананасов окончательнорастерялся. — Я, это, не затем вас привез.., я с вас показания снять хочу…

— Успеется с показаниями твоими, — отмахнуласьКалерия Ивановна.

Она уже сгребла в мешок пустые бутылки, вытерла пыль состолов и приступила к шкафам и прочим немудреным предметам милицейской мебели.

— Ох ты… воскликнул Ананасов, присовокупив ещекое-какие нецензурные выражения, увидев свой освобожденный от многолетнегомусора стол, — вот же оно, дело Полупотрошеного! А я уж думал, что егосообщники обвиняемого выкрали!

В это время дверь кабинета бесшумно отворилась, и на порогепоявился невысокий, но очень широкоплечий, увесистый и основательный мужчинасреднего возраста с небольшими пронзительными глазами и медно-красным цветомлица.

— Товарищ подполковник! — Ананасов вскочил и вытянулсяв полный рост, насколько это позволял его измученный похмельем организм. —Разрешите доложить, подозреваемая доставлена! А что она здесь занимаетсянесанкционированной уборкой — так это чистой воды ее самодеятельность! Япытался пресечь, но безуспешно!

Подполковник стоял на пороге, как громом пораженный, и несводил с тети Кали своего правоохранительного взгляда. Да и было на чтопосмотреть! Тетя Каля, в своих нестерпимо пламенеющих тюльпанах с закатаннымипо локоть рукавами, несколько растрепанная и раскрасневшаяся, могла яркостьюсвоей окраски затмить пожарную машину или даже целый отдельный дивизионпротивопожарной охраны.

— Какая женщина! — воскликнул сраженный наповалподполковник. — Какая женщина!

Затем он повернулся к Ананасову и проговорил:

— Конечно, безуспешно! Где тебе ее пресечь? Это же неженщина, это явление природы! Навроде тайфуна или этой.., как ее.., цукини..,то есть, цунами! Тебе с такой женщиной ни в жисть не сладить!

После этого он окончательно забыл о своем незадачливом подчиненном,всем корпусом повернулся к тете Кале и церемонно представился:

— Подполковник Хохленко, Кузьма Остапович!

— Очень приятно, — тетя Каля весьма ловко слезласо стола — к этому времени она уже добралась до люстры — и также представилась,слегка зардевшись, что при ее природном цвете лица, усугубленном перманентнымюжным загаром, вряд ли можно было заметить:

— Калерия Ивановна я, Свириденко…

— А, так это вы… — задумчиво протянул подполковник итут же решительно добавил:

— Ну, дак я зараз же вижу, что вы тут беспременно нипри чем.., вы, так я вижу, в этом конкретном случае невинная жертватрагического стечения обстоятельств…

— Ну вот же пришел настоящий мужчина, —проворковала тетя Каля, — и сразу же все в точности определил! Вы, КузьмаОстапович, с одного разу прямо в самый корень попали!

— Ты что же это. Ананасов, — повернулсяподполковник к своему донельзя изумленному подчиненному, — что же ты такуюисключительно порядочную женщину заставил напрягаться, к нам ехать.., поговорилбы мирно по месту жительства…

— Так я и хотел по месту жительства, а она самазатребовала…

— Ну, если сама — так это просто другое дело… темболее, что иначе бы я.., то есть мы с ней…

Подполковник был и вообще-то не очень речист, а сейчас, поддействием особых обстоятельств, решительно не смог выбраться из этогопредложения и несколько смутился. Ананасов видел такое впервые, да и вообще —смущенный подполковник милиции — зрелище куда более редкое, чемгорилла-альбинос или шаровая молния.

Вообще, на глазах Ананасова происходило что-тонеобыкновенное, что-то поистине редкостное, что-то отдаленно напоминающееслучающееся раз в году цветение кактуса «царица ночи».

Калерия Ивановна стояла посреди кабинета с закатаннымирукавами и пыльной тряпкой в руках и не сводила зачарованного взгляда с КузьмыОстаповича.

При его появлении она почувствовала дыхание родных степей,вольное дуновение южного ветра, колышущего бескрайние ковыли, в ушах у неезазвучали скрип запряженных волами чумацких телег и звонкие голоса гарныххлопцев, перекликающихся, едучи на высоком возу:

«Гей, Грицько, сукин кот, ты куда ж, так тебя и разэтак,горилку заховал?»

Конечно, все эти экзотические звуки ей только померещились,и никаких чумацких телег в жизни она не видала, да и вообще чумаки вывелись изотечественного обихода больше ста лет тому назад, а в последнее время на ихместо народилось такое же буйное племя «челноков» — однако от подполковникадействительно пахнуло на нее чем-то удивительно родным.

— Кузьма Остапович! — зачарованно повториланепоколебимая тетка, и это имя прозвучало в ее устах настоящей музыкой,отдаленно напоминающей небезызвестный марш Мендельсона.

— Калерия Ивановна! — в лад ей проговорил бравыйподполковник, и в его голосе появились немыслимые прежде мечтательные нотки.

Представилась ему вдруг отчего-то тарелка пламенеющего борща— такого густого, чтобы ложка в нем непременно стояла, и такого ароматного, чтовсе соседи начинают задумчиво принюхиваться, и миска замечательных вареников,такая глубокая, что не всякой вилкой можно достать до ее дна, и такая широкая,что не всякая птица долетит… впрочем, это уже, кажется, перебор.

Почувствовав, что мысли его приобрели слишком уж неслужебноенаправление, и вспомнив, что на него смотрят милицейские массы в лице славногокапитана Ананасова, подполковник прокашлялся, сбрасывая очарование момента, ипроговорил, обращаясь к свидетельнице:

— Присядьте, прошу вас, Калерия Ивановна! Зараз мы свами тут побеседуем, чтобы больше вас не беспокоить…

С этими словами он подставил тете Кале инвентарный стул,несколько маловатый и хлипкий для ее внушительных габаритов. Стул под тетейКалей печально скрипнул, но тем не менее устоял.

— Отчего же не побеседовать… — тети Калин голоспрозвучал как-то особенно певуче, как сопрано певицы Нетребко в арии Виолетты,только не так печально, — но только мне никакого беспокойства.., если свами еще встретиться — так я всегда согласна…