Может, все из-за того, что у нее воспалился глаз? Впервые Стивенсы заметили это три года назад, и тогда она сказала, что ее продуло на пронизывающем мартовском ветру, – но это было три года назад, а глаз у нее так и остался красным и имел болезненный вид. Всякий раз, когда она несла им еду, они слышали, как она останавливается у двери, и знали: она медлит, прежде чем войти, потому что утирает глаз носовым платком, который всегда лежит у нее в кармашке блузки.

Считать это отталкивающим было ужасно подло и жестоко, но мистер Стивенс в глубине души знал, что остальные чувствуют то же, что и он. Он замечал, что Эрни украдкой и как-то пристыженно разглядывает глаз миссис Хаггетт, и время от времени ему казалось, что, когда она выходила из комнаты, Дик и Мэри, хотя и были голодны, вяло ковырялись в тарелках и ели чуть ли не через силу.

Подумаешь – всего лишь покрасневший глаз, который то и дело слезится! Мистера Стивенса бросило в жар от злости на самого себя: как же низко хотеть сбежать отсюда только потому, что миссис Хаггетт больна, – а в том-то и беда, что она больна и изо всех сил пытается скрыть это. Впрочем, ей не о чем беспокоиться: они все равно останутся с ней. Они ее не подведут.

Он встал, выбил трубку, погасил свет и быстро вышел из комнаты.

В коридоре было очень темно, потому что убывающая луна еще не взошла. Он почти не различал, какая часть окна синяя, а какая красная. Осторожно, ощупью, он поднялся наверх.

Во второй половине отпуска их ждет все самое лучшее.

Конечно, самое лучшее.

Воскресное утро полностью развеяло уныние, овладевшее мистером Стивенсом в субботу вечером. В воскресенье в Богнор тянется целая вереница автобусов, битком набитых людьми, которые приезжают всего на один день, и хотя эти люди занимают весь пляж и толкутся на набережной, они искупают свою вину тем, что позволяют настоящим отдыхающим испытать очень приятное чувство собственничества и превосходства над ними.

Этих воскресных гостей можно узнать по их почти не загорелым лицам, слегка неряшливому, запыленному с дороги виду и манере суетливо озираться, как хорьки. Тех же, кто проводит на море весь отпуск, легко отличить по загорелой коже, медленным, неторопливым движениям, открытой одежде и тому снисходительному веселью, с которым они наблюдают за воскресными гостями. Они добродушны и никогда не злятся, обнаружив, что их привычные места на пляже заняли вечно недовольные люди в пропотевшей городской одежде и со связками бананов, потому что прекрасно знают: ближе к закату эти люди вернутся в свои автобусы, и еще до наступления сумерек завывание моторов на Лондон-роуд затихнет вдали, а прохладный, безмятежный вечер перейдет во владение настоящих отдыхающих.

Придя в “Кадди” около одиннадцати часов, Стивенсы увидели, что их обычное место на песке заняли члены Велосипедного клуба – люди довольно-таки заурядные. И мужчины, и женщины были в бриджах и неопрятных, собирающихся складками чулках; они шумели и играли в футбол теннисным мячом.

Стивенсы широко распахнули двери “Кадди” и обнаружили, что им всем хватит в ней места. Двое могли сесть внутри, в глубине, еще двое – на террасе, а Эрни был вполне счастлив на полу рядом со своей яхтой.

– Даже не представляю, как мы вообще обходились без купальни, – сказал мистер Стивенс, закуривая трубку и глядя из своего укромного уголка на бурлящую толпу.

– Помнишь, как мы сидели под той стеной? – спросила Мэри. – В жару, среди толпы – это было ужасно…

– Помню, конечно, – ответил мистер Стивенс, с любопытством поглядев на их прежнее место поверх очков. – Какая же там жара! Песок просто огненный.

Миссис Стивенс, которой в этот день не нужно было ходить по магазинам, спустилась к морю со всеми остальными, и ближе к полудню ей пришлось вытащить свой шезлонг на пляж, чтобы остальные могли закрыть двери и по очереди переодеться в купальные костюмы. Она оказалась рядом с полной женщиной, явно приехавшей на один день. От соседки пахло камфорными шариками, но миссис Стивенс прекрасно понимала людей, которые всячески старались уберечь выходную одежду от моли. Камфорные шарики уже выходили из употребления, и когда вы потели, от одежды шел сильный запах, но ни одно новомодное средство не помогало так хорошо, как они.

Именно этим воскресным утром, во время купания, с Мэри начали происходить удивительные вещи.

Стивенсы всегда купались по отдельности: их не прельщала идея встать в кружок и бултыхаться в воде, как дети.

Дик и Мэри обычно бросались в море с разбегу, пока на глубине оно не сбивало их с ног и они не падали в волны. Эрни вбегал в море, поворачивался и плюхался на спину.

Мистер Стивенс же был склонен делать все размеренно. Он с решительным видом подходил к воде, останавливался у кромки и делал три глубоких вдоха, следуя советам для купальщиков, которые прочел в утренней газете. После этого он делал несколько шагов вперед, останавливался и смачивал лоб, чтобы предотвратить резкий прилив крови к голове. Зайдя на такую глубину, где вода доходила ему до бедер, он ложился на живот, надувал щеки и греб одной ногой, но при этом легонько и незаметно помогал себе второй, отталкиваясь от дна.

Он никогда не был хорошим пловцом и чувствовал себя в море немного неловко. Если в конце заплыва он оказывался на мелководье, то вставал, не до конца разгибая колени и пытаясь создать у наблюдающих впечатление, что там намного глубже, чем на самом деле. Лучше всего ему удавалось лежать на воде, и чаще всего ровно это он и делал.

В это особенное утро Мэри, которая хорошо плавала, только что проплыла по большому кругу и начала было вставать, когда чья-то голова врезалась в ее колени под водой. Из-за столкновения Мэри не удержалась на ногах, упала на спину и оказалась рядом с виновницей происшествия, которая вынырнула, кашляя и отплевываясь.

– Извини! – сказала виновница, смеясь прямо в лицо Мэри.

– Ничего страшного, – сказала Мэри. – Я уж думала, это какая-нибудь акула.

Девушка снова засмеялась задорным, веселым смехом, и они обе встали на ноги, оказавшись в воде по грудь. Лицо девушки показалось Мэри смутно знакомым – и вдруг, ощутив приятное волнение, она вспомнила. Это была та высокая блондинка, которая привлекла ее внимание на концерте: они с подругой тогда разговаривали с музыкантами через ограждение. Мэри наблюдала за ней в тот вечер, и завидуя ей, и чувствуя к ней симпатию. Несколько раз она думала о ней, гадая, кто она такая, и надеялась, что снова увидит ее, – и вот они встретились лицом к лицу. Это было неловко, но до странности волнующе: девушка разительно отличалась от тех, с которыми Мэри общалась дома. Она держалась необычайно свободно, живо и непринужденно; тем вечером, смеясь и шутя с симпатичными военными, она наверняка понимала, что многие смотрят на нее, но вела себя естественно, не кокетничая, как большинство девушек…

– Какая же тут уйма народу по воскресеньям, – сказала она. – Эти ужасные автобусные!

– Да уж, – сказала Мэри, приятно удивленная и польщенная. Девушка с первого взгляда догадалась, что Мэри не из числа этих ужасных автобусных. – Все равно вечером мы от них избавимся.