– Павел!

По тому, каким тоном женщина произнесла его имя, кадет понял, что отвечать придется, и вернул ящик на полку.

– Я удивлен тем, как ответственно ты подходишь к делу, – медленно произнес Павел. – Ты производила впечатление… – Он замялся. – Другое впечатление. В общем.

– Избалованной сучки?

– Как ты узнала?

Наоми мягко рассмеялась.

– Мне нравится вести себя как избалованная сучка.

– Я заметил.

– И Аллану нравится, когда я демонстрирую сучку, – легко продолжила женщина. – В его окружении не может быть «серых мышек», если ты понимаешь, что я имею в виду. Его помощники, и я в том числе, должны быть яркими.

– Он не боится затеряться на вашем фоне? – съязвил Вагнер.

– Мы – жемчужины, которые оттеняют бриллиант. Мы можем затмить его только в том случае, если бриллиант перестанет быть бриллиантом.

– Или окажется фальшивым.

– Аллан не такой.

Кадет понял, что их разговор принимает ненужный оборот.

– Я не хотел говорить о мистере Райли.

– Знаю, – улыбнулась Наоми, поправляя волосы. Но не остановилась: – У Аллана много жемчужин, Павел, однако ни одну из нас он не держит для красоты. Мы должны уметь работать, должны постоянно доказывать Аллану, что нужны ему. А яркость – заслуга стилистов, кутюрье, пиарщиков и прочих специалистов по созданию образа.

– Именно это я и сказал, – смущенно отозвался Вагнер. – Ты умеешь работать.

– И я умею быть сукой, – рассмеялась Наоми. – Но когда-то я была «серой мышкой».

И сделала маленький шаг вперед.

– Трудно поверить, – пробормотал кадет.

– Я стеснялась своего роста, казалась себе нескладной, нелепой, неуклюжей… Потом у меня были прыщи… Потом мне стало казаться, что я жутко располнела…

Женщина сделала еще один шаг.

– Ты уверена, что говоришь о себе? – улыбнулся Павел.

– Ну, рост у меня действительно высокий.

– Меня подобные мелочи не смущают, – ответил Вагнер. После чего протянул руку и снял с женщины очки, наконец-то встретившись с ней взглядом.

– Тебя вообще что-нибудь смущает? – прошептала она.

– Я запер трюм изнутри.

– Я видела, – улыбнулась Наоми, кладя руки на широкие плечи Павла. – До ужина еще масса времени.

– Всегда хотел узнать, как целуются суки.

– Страстно, – ответила женщина, чувствуя губы Вагнера.

* * *

На первую и вторую палубы доступ был открыт, туда мог пройти любой желающий, но таковых не находилось: запекшаяся кровь на полу, смятые и разорванные стены, а также близость кабины управления, ставшей могилой для экипажа, отпугивали ребят. Во всяком случае сейчас, пока были свежи воспоминания о страшной катастрофе. Допуск в трюм получили все члены штаба. А вот в машинное отделение, где находился терминал 2.0, без сопровождения имели право входить только Линкольн и Вагнер, поэтому здесь, за наглухо закрытой звуконепроницаемой дверью, капитан мог чувствовать себя достаточно свободно.

– Алекс, – поприветствовал он появившегося на мониторе адмирала.

– Исайя, – улыбнулся в ответ Касатонов. – Ты просил о срочном сеансе связи?

– Я хотел поговорить утром…

– Извини, не мог отказать президенту.

– Понимаю. – Линкольн мрачно улыбнулся: – Пока тебя не было, у меня состоялся разговор с Козицким.

– И снова – извини, – после короткой паузы произнес Касатонов. – Я забыл предупредить о нем.

– Нам прислали «нюхача»?

– Да.

– Зачем?

– Чтобы расследовать абсолютно все аспекты случившегося, – твердо ответил адмирал. – Поверь, Исайя, я тоже не в восторге от его появления, но сделать ничего не могу: решение принято и Козицкий будет мозолить нам глаза.

– Он ничего не понимает в наших делах, – заметил капитан.

– Козицкий расследует возможность заговора, – объяснил Касатонов. – Как я сказал, кто-то должен изучить все аспекты случившегося.

– Как он тебе? – неожиданно спросил Линкольн.

– Первое впечатление было отвратительным, – признался адмирал.

– У меня тоже.

– Но нужно понять, что Козицкий нам не враг, – продолжил Касатонов, глядя капитану в глаза. – Может, и не друг, но он плывет с нами в одной лодке и действительно хочет помочь.

– Ты навел о нем справки?

– Двадцать три года назад Козицкого приняли на службу в ФСБ. Другой информации нет.

– И все? – изумился Линкольн. Он прекрасно знал возможности адмирала и был искренне удивлен столь жалкими сведениями.

– И все, – спокойно подтвердил Касатонов. – Но я не думаю, что он до сих пор служит простым агентом. Этот парень не руководитель, но исполнитель высочайшего уровня, он возьмет нас с тобой за глотки и будет держать, пока не решит, что мы ни в чем не виноваты. – Он помолчал, давая понять, что считает первую часть разговора оконченной, и с напором поинтересовался: – А теперь объясни, почему ты проявляешь такой интерес к Козицкому и его расследованию.

– «Сирена» сообщила, что ее взломали, – доложил Линкольн и усмехнулся, увидев появившееся на лице адмирала выражение. – Взлом был проведен специалистом экстра-класса, и если бы не тотальная проверка после катастрофы, его бы никогда не обнаружили.

– То есть умысел все-таки был… – протянул Касатонов, откидываясь на спинку кресла. – Что именно сделал хакер?

– Неизвестно, – развел руками капитан. – «Сирена» не может этого понять.

– Когда ее взломали?

– Непосредственно перед полетом.

– Рассказал об этом Козицкому?

– Да, – кивнул Линкольн. – Или…

– Нет, все в порядке, Исайя, ты поступил правильно. – Адмирал повертел карандаш. – Но было бы намного лучше, окажись катастрофа просто катастрофой.

Потому что теперь у Козицкого появится гораздо больше рычагов влияния на происходящее, а Касатонов уже привык не замечать блеклого.

– Среди сотрудников, летевших на «Армстронг», есть программист… – начал говорить капитан, но был перебит:

– Бен Сигал, я знаю, – кивнул адмирал.

– Мне нужна санкция, чтобы привлечь его к работе с «Сиреной», – продолжил Линкольн. – Сейчас у него нет высшего допуска, а я хочу, чтобы он попробовал разобраться с этим взломом.

– Думаешь, Сигалу хватит квалификации?

– Это лучше, чем ничего.

– Пожалуй, – подумав, согласился Касатонов. – Я даю санкцию на повышение допуска Бена Сигала.