Он продолжал бухтеть, безостановочно понося Раису. Я гляделана него во все глаза. Вот, значит, как! Частенько ругая меня без всякогоповода, Раиса, не стесняясь, употребляла нецензурные выражения. Но никогда, ниразу в жизни с ее языка не слетели слова типа: “Ну, ты, бандитское отребье”.Или: “Твой отец – уголовник”. Нет, до моей детской головы не донесли этуинформацию, более того, Рая даже перед смертью не рассказала падчерице правду.Просто в свое время оформила опеку над маленькой сироткой и приняласьвоспитывать как умела, часто пуская в ход кулаки, но…

Но я помню еще и ее счастливое лицо, когда мне в третьемклассе дали похвальную грамоту, вкуснейшие блинчики и быстрый, какой-тонеумелый поцелуй, которым она награждала воспитанницу на ночь. И на мои днирождения всегда собирались подружки, иногда на столе стоял лишь винегрет иколбаса, но подарок всегда лежал под подушкой! Жуткая кукла с глиняной головой,косорыленький мишка, наручные часы… И на выпускном балу у меня на ногахкрасовались совершенно новые белые лодочки. Раиса отстояла многочасовую очередьв ЦУМе и добыла обувку, сделанную в Чехословакии.

– Не смей ругать мою мать, мразь! – выпалила я и приняласьнашаривать рукой на кухонном столе заварочный чайник, чтобы запустить папенькев голову. Томочка ласково обняла меня за плечи и сказала:

– Ленинид Иванович, пейте спокойно чай. Мы сейчас что-нибудьпридумаем, сейчас сообразим, как поступить!

– Да выгнать его просто, – выкрикнула я, – тоже мне отецнашелся.

Томуся опять обняла меня за плечи:

– Но ему идти некуда, он болен, погляди на его ногу, тамперелом…

– Не, – тихо встрял папенька, – язва, трофическая, никак незарастет, гадина, прямо до кости дошла.

Он лихорадочно принялся задирать штанину, надеясьразжалобить меня. Внезапно по щекам мужика покатились горохом слезы.

– Девки, – прошептал он, – не гоните прочь. Сил больше нетпо помойкам таскаться! Умру скоро, не заживусь!

Внезапно я почувствовала, как железный обруч, сжимавшийгрудную клетку, разлетелся на куски.

– Давайте укладываться, – пробормотал мой язык, – утровечера мудренее.

Ночью я встала в туалет и в ярком свете полной луны огляделанашу квартиру, больше похожую на бивак. В гостиной на разложенных креслах мирносопели Верочка и Кристина; на раскладушке, стоящей головой в кухню, а ногами вприхожую, свернулся калачиком папенька. У нас нет одеял и подушек на такоеколичество гостей, поэтому его накрыли старым махровым халатом. На диванеразвалилась Дюшка, которая окончательно освоилась в квартире… Если так пойдетдальше, нам придется вытащить из большой комнаты мебель и установить тамдвухэтажные нары!

Вернувшись в спальню, я хотела улечься, но из подушекдонеслось шипение. Обнаглевшая Клеопатра притащила в мою постель своего котенкаи, устроив ребенка со всевозможным комфортом, теперь охраняла его покой.

– Ладно, ладно, – пробормотала я, – не злись, пожалуйста.Никто не тронет твоего драгоценного детеныша.

Подвинув Клепу, я легла, но сон пропал. Полежав минутпятнадцать, бесцельно разглядывая потолок, я встала, прихватила толстую серуютетрадку и отправилась в туалет. По странному стечению обстоятельств, в нашей“хрущобе” раздельный санузел, и, похоже, это теперь единственное место, гдеможно остаться в одиночестве и спокойно подумать.

Опустив крышку, я устроилась на жестком сиденье и раскрылакнигу. Итак, что мне известно? Верочка – богатая девушка, обладающая огромнымкапиталом. Живет в роскошном доме, учится на художницу, ездит в дорогомавтомобиле… Вернее, ездила, потому что машина сгорела… Хотя, а вдруг…

Я подскочила на унитазе, выбралась в гостиную, тихонькоподошла к Верочкиному креслу, приподняла одеяло и уставилась на аккуратные,маленькие ступни девушки. На левой ноге не было мизинца.

В глубокой задумчивости я вернулась в туалет и вновьпримостилась на стульчаке. Хорошо, у нас Вера, а кто тогда погиб в “Фольксвагене”?Почему родственники опознали останки, если на дороге была не Верочка? Правда,Альбина говорила, что смотреть, собственно говоря, было не на что, труп оченьсильно обгорел, вот только ноги остались нетронутыми…

От напряжения я принялась кусать ручку. Очень интересно!Интересно, кому по завещанию отходят деньги Веры? Кто получит нехилые доллары,положенные девушке? Ох, сдается мне, что в этой истории слишком много неясного.Скорей всего, кто-то просто решил убить Верочку, чтобы получить денежки и всеостальное. Но кто? Да тот, кому они отойдут по завещанию! Дело за малым:заглянуть в документ – и имя убийцы в кармане. Правда, остается слишком многонеясного. Кто сидел в сгоревшей машине, почему Вера потеряла память, как на нейоказалась ночная рубашка Гали, куда подевалась сама Галя, и где Константин, вквартире которого зачем-то жила Вера… И как, в конце концов, связана со всемэтим смерть несчастных ребят с Дорогомиловки… Каким-то образом эти событияпереплетены между собой, но у меня в руках только кончики ниточек, весь узор яне вижу. Ясно одно – пока ни в коем случае нельзя рассказывать никому изСоловьевых о том, что девушка жива. Ничего не сообщу и Рагозину. Ладно, завтрапоеду на занятия к Вике и постараюсь познакомиться со всеми хозяевами, а тампоглядим.

На следующий день, в начале пятого, я села у метро“Тушинская” в роскошно поблескивающую лакированными боками иномарку. Шофер,явно знавший, что везет всего лишь наемную учительницу, вел себябезукоризненно. Парень распахнул передо мной дверцу, со всемипредосторожностями усадил в салон и раз пятнадцать за время дороги осведомился:не жарко ли мне, не холодно ли, не слишком ли быстро он едет, предлагалвключить печку или открыть окошко и спрашивал, как отношусь к запаху кокоса,наполнявшему салон. Я, не привыкшая к подобной заботе, к концу пути простовзмокла от напряжения. Вот уж не предполагала, что излишним вниманием можнодовести человека до обморока.

Альбина снова стояла на крыльце. Шофер извлек меня из машиныи, слава богу, убрался.

– Виола, дорогая, – завела женщина. – Виктория только чтоявилась из школы, ее оставили на два часа после занятий. Она сейчас селаобедать, хотя, наверное, следовало наказать и лишить пищи.

– Ни в коем случае, – ответила я и невольно взвизгнула. Изглубины сада вылетела огромная собака и, словно выпущенная из лука стрела,понеслась в нашу сторону.

– Фу, Кася, фу! – заорала Альбина. – Не бойтесь, она некусается, просто поцеловаться хочет!