И кое-чего ещё тоже хотелось.

— А здесь можно плавать? — спросила я.

Пруд выглядел таким привлекательным. Ну чистый соблазн. А воздух, всё ещё нагретый после жаркого дня, обещал купание не в воде, а в парном молоке. И даже лёгкое жужжание комаров не пугало.

Дэбрэ, помедлив, ответил:

— Вообще говоря, да, плавать можно, но…

— Что за «но»? Говорите прямо, Дамиан, я плохо понимаю намёки.

— Леди обычно не плавают в пруду.

Ну разумеется, в этом мире пышных платьев и корсетов разве могло быть иначе. На привлекательной картинке возникла маленькая трещинка. Но может, её ещё можно заделать?

— А в озере, море, реке? — уточнила я.

— Нигде не плавают. Это не принято.

Я рассмеялась.

— До чего же ограничена и скучна жизнь правильной леди. Она носит корсет и тяжёлые, как меховая шуба, платья даже в жару — лишает себя глотка воздуха. И поесть толком не может. И выпить. И высказаться без обиняков, и посмеяться. И даже не плавает — отказывается от всех радостей жизни… И, конечно же, не целуется под лунным светом с прекрасным мужчиной. Или я не права?

Дэбрэ посмотрел на мои губы и тотчас отвёл взгляд.

О, ну это уже просто смешно.

На соседнем дереве, скрытый ночной темнотой, пел соловей. Романтичней обстановки невозможно было даже представить. Но никто из нас не решался сделать шаг навстречу.

Как обидно, и ведь я нравлюсь Дэбрэ, а он нравится мне. Но я не могу сделать первый шаг, иначе он посчитает меня навязчивой. А ему не позволяют принципы и предрассудки, ну или что там ещё в его чудно устроенной голове. Нет, нельзя даже надеяться, что он поведёт себя как обычный человек. Даже в любви он останется благородным рыцарем, ну или дознавателем. И пусть хоть сотни соловьёв страстно поют любовные песни.

Мы оба хотели одного, я могла бы поспорить, что так и есть. И что же дальше, так будет всегда? Хм, какая ужасная перспектива.

Вино развязало мне язык чуть больше, чем я ожидала. Я не успела его прикусить и сказала:

— Ну что же вы, Дамиан, вот она я, и мы с вами наедине. Вы ведь не просто так привели меня сюда? Могу ли я надеяться, что этот шаг с вашей стороны значит что-то особенное? Вы ведь хотели что-то сказать… или что-то сделать?

— Не играйте с огнём, не намекайте на то, чего на самом деле не хотите.

Ну вот опять! Надоело.

Я хлопнула его по руке.

— А кто сказал, что я не хочу? Даже ваш Бог молчит и не спорит с тем, что я говорю чистую правду.

Я подняла голову к небу, к луне.

— Я живу всего третий день. И ни разу в жизни не целовалась. Даже луна смотрит на меня и смеётся. Как так? Вот ночной сад и вокруг цветные огни, вот пруд, вот луна, вот прекрасный мужчина — и вот я. Всё так романтично, красиво — и так безнадёжно, уныло.

— Завтра, протрезвев, вы пожалеете об этих словах.

— Вы не понимаете, — ответила я. — Я никогда ни о чём не жалею. И уж точно не стану жалеть о поцелуях под луной. Если я и буду о чём-то жалеть этой ночью, то только о том, что нравлюсь вам недостаточно сильно.

Он коснулся моего лица, провёл по губам большим пальцем — так нежно-нежно. Его не-поцелуй обжёг меня так, что колени чуть не подогнулись. А может, это всё коварство вина?..

Все сомнения исчезли, когда он сказал низким голосом, таким красивым, что слушать его и слушать. Особенно когда он говорит:

— Вы нравитесь мне очень сильно.

Ох! А он мастер комплиментов. Это так прекрасно. Я чуть не растаяла от его слов.

— Так сделайте с этим что-то.

Он поднял меня на руки и понёс к дому. Светила луна, и цикады настойчиво обещали хорошую погоду на завтра, и пел соловей, и глаза Дамиана блестели ярче, чем звёзды, и казались черней ночного неба над нами.

Дэбрэ принёс меня в спальню — мою, оставил здесь — одну, вернее, в компании верной Софи, перепоручил меня её заботе — и в итоге заставил думать о себе слишком много. Я хорошо спала этой ночью, но и засыпала, и проснулась с мыслями о нём. Дэбрэ, несомненно, прекрасный человек, благородный, но быть рядом с таким идеалом сложно. И при этом надёжно и безопасно, как за пресловутой каменной стеной.

Мужчина-мечта меня так и не поцеловал. Отговорился тем, что наутро я об этом обязательно пожалею.

И что же? Настало утро, и если я и жалела о чём-то, то только о том, что самый романтичный вечер в моей жизни закончился так бесславно. Меня сдали в добрые руки Софи, и на этом ночные приключения закончились. И теперь я лежала в постели, смотрела на потолок и жалела — самую малость — о том, что вела себя с Дэбрэ так откровенно.

Как и в дружбе, в любви нужно проходить только половину пути навстречу другому человеку. Как ни старайся, насильно мил не будешь, дружить и любить за двоих не сможешь — сколько раз мама мне об этом говорила. Но мамины и папины присказки и поговорки не спасли меня от ошибок. И теперь я на собственном опыте знала, насколько же это неприятное чувство, когда твой интерес к другому человеку превышает взаимный.

Никогда не думала, что буду бегать за мужчиной, и вот… Ну, не то чтобы я бегала за ним, но явно дала понять, что он мне нравится. А он вполне откровенно сказал, что я нравлюсь ему. Причём очень сильно. И где же? Я похлопала ладонями по постельному белью и решила, что картина «Девушка просыпается в своей кровати одна» совсем не похожа на «Вы мне нравитесь очень сильно» авторства любого мужчины, за исключением Дамиана Дэбрэ.

«А что бы ты делала, если бы он захотел остаться? Представь, ты проснулась, а вот он, рядом с тобой?»

Какая бодрящая и отрезвляющая мысль.

Я села, зевнула, потянулась, раскинув руки над головой.

Честно — не знаю. Не думала я так далеко. Да и не решилась бы, наверное, на что-то серьёзное. Мне бы хватило поцелуя, всего одного — доказательства, что я ему правда нравлюсь. А ещё очень хотелось узнать, как это — делить на двоих одно дыхание.

Дэбрэ всего лишь касался моих губ пальцами, и уже это было так горячо. А настоящие поцелуи от него — они, наверное, и вовсе сжигают.

Я попробовала повторить то, что делал он, очень нежно, едва касаясь губ подушечками пальцев. Получилось неплохо, но того волнения, что аж до шума в ушах, не возникло. В такие игры нужно играть вдвоём и с правильным человеком. Тем самым, который готов пройти свою половину пути.

Может, я и нравлюсь Дэбрэ, но недостаточно сильно для того, чтобы он потерял самоконтроль или отступил хотя бы на символический шаг от своих принципов. Его моральные качества делают ему честь, а всё равно как-то грустно.

Ладно. Пора заняться другими вещами.