Мы прошли на маленькую кухню, в которой и правда было немного места. Узкий проход, совсем крохотное расстояние между столом и умывальником, грязная плита… Явная квартира холостяка, что еще скажешь. Уверена, Сергей не преувеличивал — в холодильнике вряд ли имеется что-либо помимо завалявшегося кусочка колбасы или сыра, а в морозилке — старые пельмени. Именно так я себе представляла типичное обиталище мужчины, не связанного узами брака и проживающего без заботливой матери, которая бы тщательно следила за порядком и ассортиментом продуктов в доме.

— Присаживайтесь на табурет, — предложил мне Сергей, изображая из себя галантного кавалера. Я послушно опустилась на стул, достала блокнот.

— Чай будете? — поинтересовался парень. — Кофе недавно закончился, чай черный, сахар сейчас найду.

— Спасибо, — поблагодарила я, не отказываясь от столь скромного угощения. Чем дольше я пробуду в квартире внука Степана Александровича, тем больше у меня шансов узнать, кого поджидает Сергей.

Я внимательно осмотрела кухонный стол. Кроме грязных чашек в центре имелась небольшая стойка, на которую были навалены в хаотичном порядке пачки из-под сигарет и упаковки с какими-то лекарствами. Пока Сергей суетился, отыскивая в неказистом кухонном шкафу подходящую чашку, я прочла название препаратов. На большой упаковке было написано «Квериксин». Я быстро открыла Интернет на телефоне и забила название. Сразу же открылась страничка с описанием препарата, и по первым строчкам я поняла, что таблетки являются сильным антидепрессантом, который назначают при панических атаках, маниакально-депрессивном синдроме, эпилепсии и шизофрении. Я закрыла вкладку и внимательно посмотрела на Сергея, который все еще занимался поиском посуды. Делал он это медленно — доставал из шкафа стакан, ставил его на стол, искал другой, ставил на стол новый и, некоторое время подумав, убирал одну из чашек обратно. Такая процедура повторялась с неизменной последовательностью — парень доставал предмет посуды, смотрел на него, потом заменял его другим. Если б чашки были грязные, я поняла бы нерешительность хозяина квартиры, однако то, по какому принципу он убирает обратно неподходящие чашки, оставалось для меня загадкой. Наконец мне надоело смотреть на гамлетовские мучения молодого человека, и я схватила тот стакан, который был на столе.

— Мне чай сюда налейте, — попросила я. — Ложку и сахар не нужно.

С электрическим чайником подобных проблем не возникло — Сергей просто ткнул кнопку и наконец-то уселся за стол напротив меня. Как я ни старалась увидеть в его поведении другие странности, ничем больше молодой человек меня не удивлял. Не знаю, зачем он развел такие церемонии с посудой — может, и правда стеснялся того, что чашки старые и не совсем чистые? Но тогда кому принадлежат антидепрессанты?

— Вы меня о дедушке хотели спросить? — уточнил Сергей. Я кивнула.

— Да, ведь насколько мне известно, Степан Александрович находился в концлагере, и только чудом ему удалось бежать оттуда. Мне известно о лагере смерти Биркенау — что говорить, условия там были ужасные. Я бы хотела записать воспоминания самого Степана Александровича, но увы… Я опоздала. В доме престарелых мне сказали, что вы очень любили своего прадедушку, наверняка он вам многое рассказывал.

— Да, вы правы, — Сергей грустно улыбнулся и поставил локти на стол. Закрыл руками глаза, словно пытался что-то вспомнить, а может, боролся с подступившими тягостными воспоминаниями о прадеде. Я посмотрела на молодого человека. Меня несколько удивили его руки — в отличие от большинства мужчин, Сергей, похоже, тщательно следил за собой. Пальцы чистые, ногти пострижены коротко и ровно, ни заусенцев, ни неровностей. Может, ему достались идеальные руки от природы? А может?..

Я улыбнулась и продолжила:

— Сергей, расскажите, пожалуйста, о своем прадедушке. Каким он был человеком? Что вам известно о его пребывании в Биркенау? Меня интересуют все подробности — ведь книга может стать живой благодаря мелочам.

— Прадедушка был славным, — вздохнул парень. — Добрым. Он не потерял веру в людей, хотя этот дьявол в юбке — Ирма, он ее звал Ангелом Смерти — издевался над ним больше, чем над другими заключенными. Может, потому, что дед был красив в молодости — высокий, светловолосый, с голубыми глазами. Чем-то похож на арийца, вот Ирма и злобствовала. А может, она таким образом добивалась его внимания? Как дед рассказывал, она была прекрасна, словно ангел, а душа — черная, как у дьявола. Когда дедушка впервые увидел ее, он был поражен ее красотой и даже думал, что она пришла спасти его. А вместо этого ангел с жестокой ухмылкой приказала расстрелять сотню пленных. Она сама придумывала пытки, причем любила мучить людей на глазах у других заключенных. Она хотела видеть их страх, отчаяние, ужас… Ирма имела власть и могла делать все, что пожелает, и с каждым днем ее зверства становились все чудовищнее. Дед не рассказывал толком, как ему удалось бежать — наверно, счастливая случайность помогла. У него на левой щеке шрам остался — отметина Ирмы. Однажды она смеха ради вытащила нож и со всей силы полоснула деда по лицу, пообещала нанести ему вторую рану, для симметрии, так сказать, но не сделала этого, потому что дед бежал. Этот шрам на всю жизнь его изуродовал, несмотря на то, что он пытался скрыть отметину. Дед до последнего боялся, что Ирма отыщет его и жестоко отомстит. Он и за свою жену, и за сына, и за внука, моего отца, невероятно боялся, а когда они все умерли, был уверен, что это дьяволица из Биркенау до них добралась. Он утверждал, что рак — это ее проклятье, что она ведьма и заключила сделку с дьяволом. Я пытался ему внушить, что Ирмы давно уже в живых нет, но дед не слушал меня. Правда, когда он умер, я и сам стал верить, что Ангел Смерти до него добралась и утащила за собой в преисподнюю.

Воцарилось тягостное молчание, которое я прервала своим вопросом:

— После заключения, когда Степан Александрович приехал в Россию, чем он занимался?

— Да много чем, — пожал плечами Сергей. — Работал везде, где только мог, несмотря на слабое здоровье. На заводе делал какие-то детали, там и с женой своей будущей познакомился, Алиной Аркадьевной. Она на заводе поваром работала, все время прадеда подкармливала. Он в лагере так отощал, что потом всю оставшуюся жизнь был худым, болезненным. Алина молоденькой девушкой была, ей жалко прадеда стало. Ну а тот неожиданно привык к ней, полюбил. Год спустя предложение ей сделал, они вместе с завода ушли. Алина забеременела, а прадед устроился работать учителем математики. Он здорово и в алгебре, и в геометрии разбирался, цифры его успокаивали и отвлекали от тягостных воспоминаний. И объяснять умел, терпеливым был. Ни разу на своих учеников голоса не повысил — если ребенок что не понимал, он по-другому ему рассказывал, до тех пор, пока у того самого все не получится. Я помню, как в третьем классе он мне задачки помогал решать — так мог все по полочкам разложить, что мне и математика нравиться начинала. Я благодаря прадеду даже хотел в математический класс идти, потому что с детства он мне привил любовь к этой науке. Я еще хотел на художника учиться — прадед ведь и живописью занимался, копии делал. У меня, правда, только одна его картина осталась — список с Айвазовского, «Девятый вал». Остальные-то прадед раздарил, а эту я ему не дал, она моя любимая. Сейчас я вам ее покажу…