волосы медленно и нежно. Леа тает… и в момент ее беззащитности и слабости я хватаю за горло, слегка надавливая.

— Кай! Мне больно! — но я почти ее не слышу. Демон выталкивает меня из тела — он чувствует пульсирующую венку под ее атласной кожей, и этого достаточно, чтобы взорвать его разум. Он любит управлять дыханием маленьких девочек.

— Какую правду?

— Чья ты? Моя, да?! Тогда говори правду. Зачем ты трахалась с другим? Что? Было мало? — я хочу остановиться, но не могу. Нас сейчас в теле двое. Деймон говорит, а я наблюдаю и не могу быть тактичнее. Голубые глаза девушки темнеют от страха. — Скажи правду, Лейла. Просто скажи правду. И тогда я убью этого подонка, а не тебя, — более спокойным голосом уже говорю Я.

— Кай…

— Я вижу все по твоим глазам. Бесстыжая тварь. Ты и член его сосала? Шлюха, — Лейла закрывает лицо руками.

Думаете, потому что ей все еще страшно? Нет. От стыда. От боли. Мне все ясно по глазам. Меня не было рядом всего год, а она себя уже всем подставила. Блядь, ревность разрывает меня на части.

— Подонок, — шипит она, хватая меня за челюсть. Сжимает ногти на подбородке, оставляя следы на коже. — Ни с кем я не спала! Ты сам сказал, забудем прошлое! НЕ СПАЛА! Кай… мне нужен был только ты, — всхлипывает она. Так искренне, что теперь уже мне стыдно за то, что я сомневался с ней.

Ну, в самом деле. Я знал, что она проводила время с Акселем, но ведь… она дружила со своим другом-дебилом годами и ничего не было. Если подозревать ее во всем, то можно с легкостью приписать в ее постель и брата, который смотрит на нее, как гиена на свежий кусок мяса.

Наклоняюсь к ее губам, но Леа не шевелится. Тепло, разрушающее тепло, покидает нас обоих… нет. Не хочу отпускать. Не могу. Но Лейла замыкается в себе и просто неподвижно лежит, ловя губами капли дождя.

Я чудовище.

Девушка переживает стресс за стрессом. Похищение. Плен. Нападения. Мои игры с пистолетом. Счастье. И снова мои дебильные допросы, жестокость в движениях.

Как быть другим? Никак. Она должна полюбить Деймона так же, как любит меня, потому что он будет во мне вечность.

— Ты все испортил, — вдруг просто выдыхает она и закрывает глаза, беззвучно плача. — Пошел к черту, — она качнула головой бессильно и отчаянно. — Как ты мог испортить ВСЕ снова. После всех слов и признаний. Это не любовь, Кай. Ты одержим. Я одержима тоже. Больна. Устала. Я не хочу тебя видеть.

И это говорит женщина, которая только что оседлала меня и скакала на мне так самозабвенно. Выкрикивала мое имя, стонала, возносясь на вершину блаженства. Это говорит женщина, которая дрожит подо мной.

— Пойдем, помоем нас, — я мягко целую ее в щеку, рукой скольжу по ее нижним губам. Она запачкана мною, и это мне безумно нравится. — Малышка, вставай.

Но взгляд Леа в секунду становится таким пустым… таким отстранённым. Я узнаю его. Это больной взгляд, нехороший. Взгляд, как у моей мамы… я часто видел его после того, как они с папой ссорились, а потом мирились. Носились по дому, заигрывая друг с другом, а потом запирались в ванной. Мама кричала. Я думал, отец ее бьет, но сейчас понимаю, что это были крики удовольствия. Но она частенько выходила из ванной с безжизненным взглядом… отец пил из нее кровь, как я из этой девочки.

Даже сейчас, когда я забочусь о ней и пытаюсь исправиться, я мучаю ее. Потому что моя любовь — такая. Паразитическая. Собственническая.

Она ничего не отвечает, когда я встаю. Просто сворачивается прямо на полу сада в позу эмбриона. Дождь закончен, но ее тело такое слабое и беззащитное, покрытое серебристыми каплями с неба.

Я опять перегнул палку. Страшно представить, что она пережила, когда чуть не убила меня. А ведь могла.

— Я только что трахнул тебя. Моя сперма стекает по твоим бедрам. Ты желала меня так же, как желал тебя я. А теперь ты не хочешь меня видеть? — вскидываю бровь, поднимая слабую девушку на руки. — Ты королева логики, киса.

Она ничего не отвечает. Безжизненно обвисает в моих руках… Сердце сжимается при виде этой картины.

Я знаю, чем решила ответить Леа на мой ход. Игнором. И это очень умно с ее стороны, потому что ее равнодушие — единственное, что может меня задеть.

Не ее ненависть, обида или ярость. А именно равнодушие.

Ее равнодушие — это моя гибель.

* * *

Следующие несколько дней были чудовищными. Мне никогда не было так херово и одиноко, наверное, даже в детстве. Наверное, даже когда я лежал в больнице в пять лет.

Лейла решила всем своим видом показать, как ее оскорбил мой вопрос после того, как, казалось бы, между нами все наладилось.

Я приходил с работы, ложился в постель, чтобы прижаться к ней, но она демонстративно уходила на диван. Когда шел за ней — запиралась в ванной. Если я выламывал дверь… она безжизненно смотрела на меня и с таким же пустым выражением лица раздевалась и широко раздвигала ноги.

Я сжимал челюсти и уходил, захлебываясь гневом и яростью. Мне не нужно было ТАК.

Я не хотел КУКЛУ.

Она не произнесла ни слова с того дня, снова перестала отражать реальность. Энджи рассказывала мне, что Лейла разговаривает с ней, но немного не так, как обычно.

Девушка не плакала, не рыдала… просто напоминала опустошенный сосуд с вечно пустыми глазами. Это была кукла. Кукла, которых я видел много, и все они прошли через меня.

Меня бросало из стороны в сторону. То я хотел рвать и метать. Делать все, чтобы пробудить в ней хотя бы какие-то чувства, то… целовал ей ноги, пытаясь пробудить в ней ту девушку, которая любит меня и которую люблю я.

Мне нравилось проводить рукой по нежной голени, касаться губами пальчиков, лодыжек, а потом бедер… но Лейла была холодна, как замороженный кусок плоти.

Это поведение разрывало мне вены. Нервы. Окунало в агонию подобно бесцельному существованию.

Я пытался разговорить ее, я, черт возьми, никогда еще так не унижался перед женщиной… но все было тщетно.

Я запирался по ночам в своей комнате и часами разговаривал с Деймоном. Мы вновь были одни. Он же был моим другом тоже. Мы — лучшие друзья, которые стали врагами. Два брата, время от времени рвущие друг другу глотки.

Поведение Лейлы задевало и его. Он пытался