Прислуга не смела заговорить с кем-либо из королевской семьи самостоятельно, но я осмелился однажды сам заговорить с малышом, пришедшим в сад погрустить. Он рассказал мне, как ему обидно, что отец любит его меньше, чем старших брата и сестру, как он жалеет, что не помнит своей матери. Вся королевская династия из поколения в поколение отличалась тёмными волосами и глазами, короли ведь даже женились на иноземных принцессах и маркизах, чтобы сохранять эту черту. Он был единственным голубоглазым и белокурым ребёнком в правящей семье. Его мать была первой светловолосой королевой за всю историю Ладлера. Но правитель ведь уже знал, что дело не только в ней. Я слушал и отвечал, мы общались с маленьким принцем. Потом он приходил в сад снова и снова – за советом или просто поговорить. Я почти заменил ему отца, хотя сам и был отцом. Мы очень сблизились, он доверял мне свои тайны, делился мыслями и планами на будущее, он был откровенен лишь со мной, это и радовало меня, и заставляло печалиться ещё больше.

Когда король умер, на престол взошёл его второй сын Фридрих, а в завещании правителя было указано, что младший – герцог Аделард не имеет прав на престол. Правление должно было передаваться только сыну Фридриха. Возможно, герцог никогда и не занял бы трон, ведь он младший сын. Но указать это в завещании… Это было настоящим унижением. Король не раскрыл в завещании, почему лишил наследника всяких прав. Но, видно, сыну он поведал правду, и после смерти правителя герцог изменился. Он возненавидел всю прислугу, всех, кто не имел титула и именитых родителей. А ещё больше возненавидел своих старших брата и сестру. Он ненавидел тихо, ничего никому не говорил, только вынашивал, как мне казалось, жуткий план мести за несправедливо отнятые у него величие и честь. Под его ненависть не попал лишь я, потому что даже тогда я оставался самым близким для него человеком.

В двадцать пять лет он женился на иностранке – маркизе Ребекке, ей было тогда всего одиннадцать. Бедная девочка… Аделард жаждал, чтобы его ребёнок появился на свет раньше, чем наследник престола. Уже в тринадцать Ребекка родила ребёнка – здорового и сильного мальчика. Пусть её происхождение и не помогло – мальчик как две капли воды был похож на отца, но герцог торжествовал, ведь у короля до сих пор не было наследника. Он в тайне надеялся, что его не будет никогда. Но через год королева забеременела. Тогда Аделард ходил мрачный, фальшиво улыбался брату и готовил… Он уже готовил мятеж. Не знаю, почему он ждал. Но началось всё, лишь когда король объявил, что наследник родился. Уже на следующий день в Фалькнесе трубили траур… Король убит, королева и младенец пропали без вести.

Я был дураком, что молчал. Боялся, что моего сына казнят как заговорщика, если я раскрою его планы. Я пытался отговорить его, но вызывал лишь раздражение герцога. А когда король был убит, когда мой сын убил его своими руками… Я снова пришёл к нему, чтобы просить… Требовать, чтобы он повинился во всём перед Богом. Он сильно разозлился на меня и напомнил, чтобы я знал своё место и не совал нос в дела, которые меня не касаются. Тогда я и раскрыл ему всю правду, сознался, что я его настоящий отец.

В тот же день меня бросили в темницу. А через несколько месяцев отвели вот в этот карцер для смертников. Подземелье, о котором не знал никто, кроме герцога и нескольких верных ему стражей.

Уже после, я узнал о многом… Аделард иногда приходил сюда и беседовал со мной. Он называл меня отцом, но продолжал ненавидеть. Он помнил, сколько времени мы провели вместе, когда он был ещё совсем малышом, лишь поэтому не мог убить, но не прекращал мучить меня заточением и одиночеством.

Он приходил и рассказывал обо всём. О своих былых поступках, о страшных планах, о чёрных… непроглядно чёрных мыслях. Он поведал во всех красках о своём мятеже, как убил собственного брата, который… не был ему братом. О «мёртвых шпионах», которые своими душами покупали жизни родных и любимых. О своём сыне, которого он растил как себя, воспитывая в мальчике надменность, гордыню и ненависть. Ненависть ко всем, кто был хоть немного «ниже» его. О новорожденной дочери, которую герцог решил использовать, как политический инструмент, при первой же возможности выдав её замуж за иностранного принца. О бесконечной веренице женщин, заменявших ему в постели несчастную Ребекку, день и ночь проводящую с малышкой. Боже… Мой сын вырос чудовищем и это моя вина. В последний раз он приходил, чтобы рассказать, что граф Алоис мёртв, а его супруга и сын скоро последуют за ним. Я знаю так много, но не могу помочь… Никому не могу помочь…

– Быть может… Я смогу? – тихо отозвалась Мари, когда старик в душевных терзаниях замолчал.

– Ты всё ещё хочешь говорить со мной? – удивился он, глотая скупые слёзы. – После всего, что узнала?

– Я всё ещё считаю, что ваше наказание давно превзошло преступление.

– Спасибо, – Джереон вздохнул с тяжёлой улыбкой.

– Но скажите, почему герцог так ненавидит графиню и её сына? Почему он убил графа?

– Он ненавидел, это правда. Но мне казалось, что ненависть его стихает, когда Аделард занял трон. Конечно, когда он узнал, что епископ собирается тянуть с коронацией целых двадцать лет… Герцог был в бешенстве, но годы шли, и ярость его быстро утихала. Власть, данная ему, затмила собой ненависть. В последнее время герцог всё больше предвкушал этот момент – момент коронации. Забытая родня, которая и носа-то не показывала из своего имения, почти перестала его волновать. Однако, – пленник замолчал.

– Что? Что однако? – занервничала Мари.

– Я уже говорил, что мой сын вырос чудовищем, но у него хотя бы есть душа. Пусть исковерканная, тёмная, но всё же душа. Мне будет что вымаливать перед Господом… А маркиз не имеет и этого. В нём нет ничего. Абсолютно ничего, кроме лицемерной гордыни и злого умысла. И если мой сын ещё может любить хоть кого-то своей извращённой любовью, то внук – нет. Он ненавидит всех, кроме себя самого, считает, что все мы – лишь пешки в его игре. И в словах герцога я услышал, что смерти графской семьи желает именно Болдер. Он всё время толкал отца на страшные поступки, когда тот только начинал задумываться над своими ошибками. Аделард… Он души не чает в своём отпрыске, в этом исчадие самого ада!

– Но зачем же это маркизу?

– Кто знает? – Джереон бессильно вздохнул. – Я ведь не могу спросить его. Ты сама слышала, как он говорит со мной.

– Безродный предок, – тихо повторила Мари слова Болдера. – Я не сразу поняла, почему он вас так называет.

– Я только что подумал, – вдруг, тихо произнёс старик. – Ведь Вернер был шпионом.

– Он так сказал, – отозвалась девушка.

– Сказав правду, он обманул нас.

– Что вы имеете в виду, дедушка? – она непонимающе нахмурилась.

– Он ведь был приставлен, чтобы следить за тобой.

– Что? С чего вы это взяли?

– Ты помнишь, как сказала ему про то, что тебе разрешили иметь при себе твои травы?

– Да. И он ещё предположил, что я нужна маркизу зачем-то, – Мари иронично усмехнулась. – И оказался прав.