Мари несколько смешалась:

– По правде сказать, я не читала его вовсе: общий сюжет мне Алекс пересказал…

– Вот видите! – восторжествовала я.

– Ничего я не вижу! Даже Алекс сказал, что Толстой в виде хокку смотрелся бы куда лучше.

– Алекс, наверное, пошутил… – предположила я с сомнением.

Мари нахмурилась – кажется, мысль, что слова Алекса были шуткой, раньше не посещала ее:

– Он все время надо мной смеется! Будто я шут какой-то… это невыносимо, если хотите знать.

И Мари как-то сразу притихла, погрустнела, показавшись мне в этот миг даже беззащитной и слабой.

Я в течение этого вечера пыталась для себя понять, что прежде меня так отталкивало в ней? Пыталась – и теперь не могла. Причем не сказала бы, что Мари слишком уж изменилась в последние дни – скорее, я стала смотреть на нее иначе. А раньше, получается, мне было лень пытаться понять ее?

Я даже поймала себя на мысли, что, будь мы ровесницами, и, доведись нам учиться вместе, я была бы польщена, если бы она выбрала меня в подруги.

Да и наряды Мари – так ли уж они ужасны?… Нет, они, конечно, ужасны, нелепы и смешны, но, мне уже казалось, что, надень Мари что-то более соответствующее ее возрасту и статусу, она немедленно поблекнет и станет какой-то… обыкновенной. А ведь чтобы носить наряды, какие носит она, и чтобы посметь вести себя так – пойти против устоев – нужно обладать немалой смелостью, уверенностью в себе и независимостью.

И это она собирается подавить в себе ради Алекса? Я молчу о том, что его душевные качества далеко не на высоте… но он ведь может оказаться причастным к убийству Балдинского. Признаться, я уже жалела, что согласилась помочь Мари завоевать младшего Курбатова.

Поэтому я сказала – очень осторожно, боясь теперь потерять ее расположение:

– Мари, вы уверены, что Алекс нужен вам настолько, что ради него вы готовы измениться? – спросила я. – Возможно, в будущем найдется человек, который оценит вас такой, какая вы есть. Человек, гораздо более достойный, чем Алекс Курбатов.

Мари ответила не сразу, мне даже показалось, что расположение я все же потеряла, и сейчас она ответит что-нибудь резкое. Однако она неожиданно спросила:

– Вы когда-нибудь были влюблены, Лидия Гавриловна?

Она глядела на меня столь цепко, что я сочла невозможным лгать ей. Да и это было бы нечестно. Так что я ответила:

– Была. – И тотчас добавила запальчиво: – но менять в себе что-то в угоду ему я бы никогда не стала!

Мари прищурилась:

– Но, судя по тому, что вы сейчас не замужем, мне следовать вашему примеру не нужно.

Маленькая язва!

Впрочем, Мари тут же отвела взгляд и торопливо произнесла:

– Возможно, я наступила на больную мозоль – простите меня в таком случае. Я только хочу объяснить вам, что не собираюсь упускать Алекса. Он не такой плохой, как вы думаете. И если ему нужна скучная примерная тихоня, вроде maman или вас, то я готова такой стать.

В этот-то момент и нас и решились побеспокоить мальчики – и слава Богу, потому что беседа наверняка бы закончилась ссорой.

Кошкин должен был приехать к нам на следующий день после моей беседы с Катериной. Результат этой беседы был отрицательным, но я продолжала надеяться, что хотя бы Кошкину удастся достучаться до нее.

К слову, Степан Егорович уже заезжал к нам на этой неделе – выяснить у Полесова происхождение пороха на рукавах его сорочки. Тот ответил довольно предсказуемо, что после обеда поехал с приятелями из клуба стрелять в тир – мол, они часто этим развлекаются. Ну а потом он едва успевал к началу бала, так что из одежды лишь сменил сюртук на более соответствующий случаю.

И Алекс Курбатов наивно подтвердил, что попросту забыл сказать следователю, что уже отдавал праздничный сюртук в чистку – а после еще и забросал вопросами, что они делали с его одеждой, что ищут, да и вообще, к чему это все.

– Экие все забывчивые… – ворчал Степан Егорович наедине со мной, – Ну, ничего, придется потолковать с этими приятелями из клуба – вот тогда и выясним, ездил он в тир или нет!

Не знаю, как насчет Алекса, а Полесова Степан Егорович, кажется, вполне видел в роли убийцы. И даже для допроса Кати он выбрал время, когда того нет дома – боясь, очевидно, что его подозреваемые могут сговориться. С мотивами, правда, было туго, поэтому вслух Кошкин эту версию не озвучивал.

Я тоже мотивов не видела и предпочитала не фантазировать при полном отсутствии фактов. Но, признаться, в роли убийцы Жоржика представляла с трудом – мне казалось, что Аннушка и то больше для этого подходит.

Кошкин явился в казенной полицейской карете в пять часов дня – его приезд я наблюдала из окна детской. Первым делом, я знала, его проводят в гостиную, и не меньше получаса он проговорит с Еленой Сергеевной, отвечая на ее многочисленные вопросы. Мне этого получаса вполне хватало, чтобы попросить Мари присмотреть за младшими, а самой тихонько пройти в столовую.

Здесь, возле печи, имелся закуток, укрывающий от посторонних глаз заслонку печи с кочергой и дровами для растопки, которые, по мысли хозяев, выглядели не вполне élégant для светской квартиры. Было в этом закутке не слишком уютно, но зато отсюда прекрасно слышно все, что творится в столовой, а так как разговаривать с Катериной Кошкин намеревался именно здесь, то лучшего места мне и придумать сложно.

Я устроилась на низком табурете, специально принесенном накануне, аккуратно разложила юбку, чтобы не перепачкаться золой и, подперев рукою голову, принялась ждать.

Катя явилась в столовую лишь несколькими минутами позже Кошкина, который о моем присутствии, разумеется, знал, поэтому любезно отодвинула для девушки стул совсем рядом с моим закутком. Та села, все еще ни слова не сказав.

– Катерина Семеновна, если я не ошибаюсь? – спросил Кошкин как будто невзначай, подняв голову от бумаг, которые сам же заполнял, вписывая данные Катюши.

– Да, все верно, – подтвердила та.

В щель между дверью и стеной я видела, что Катя сидит на краешке стула, вполоборота ко мне, выпрямив спину. Держится очень зажато и напряжено. Пальцы ее, сложенные на коленях и невидимые для Кошкина, были крепко сцеплены в замок.

– Катерина Семеновна, во время праздничного вечера на той неделе вы где изволили находиться? – все так же невзначай спросил Кошкин.

– В своей комнате.

– Вы ведь работаете няней в этой семье? Я выяснил у других свидетелей, что к этому времени дети еще не спали – так почему же вы были не с ними?

Я почувствовала заминку, возникшую у Кати, но она быстро собралась и сказала:

– Я дала детям краски и посчитала, что мое присутствие в детской необязательно.