оставшуюся пушку и катите её на руках, по огородам, прикрываясь плетнями. Вон там, — он показал рукой в сторону хат, — за дымом, скорее всего, проскочите. Врежьте ей в борт метров с трёхста. Угомоните её, наконец, к чёртовой…

Договорить он не успел — из сплошного тёмного чада подпирающих небо дымов на мгновение высверкнула чёрточка трассера бронебойного снаряда и упёрлась в борт «Пантеры»…

Ослепительно брызнули в разные стороны раскалённые искры, «Пантера» заметно вздрогнула, и через пару секунд из неё повалил дым, потом из люков фукнуло всполохом огня…

— О! Гляди-кась! Угомонили! — радостно воскликнул Звягинцев, — молодца, танкисты!

***

За несколько секунд до этого командир единственного оставшегося на поле боя немецкого танка, который с полукилометра продолжал поддерживать огнём свою попавшую в мешок пехоту, увидел, как из-за дымного вала на бешеной скорости вымахнула русская тридцатьчетвёрка.

По его команде наводчик тут же стал разворачивать башню в сторону появившейся угрозы, а заряжающий загнал в ствол бронебойный снаряд. Но шансов не было уже никаких: гидравлика слишком медленно разворачивала ствол пушки, а Т-34, не теряя драгоценные секунды, резко затормозил, качнувшись вперёд всем корпусом, и через полторы секунды выстрелил. Пробив борт, бронебойный снаряд влетел в боевое отделение, мгновенно убив всех находящихся в танке: разорвав тела двоих танкистов прямым попаданием, и нашпиговав тела остальных отколовшимися от брони раскалёнными осколками. Несколько раскалённых осколков продырявили гильзы у двух снарядов в боеукладке, вызвав их возгорание…

Объехав слева быстро разгорающуюся «Пантеру», от которой уже побежал, разворачиваясь, густой дымный вал, Т-34, набирая скорость, устремился к месту основной схватки… Эту короткую дуэль Т-34 с последней на поле боя живой «Пантерой» видели, опять же, немногие — напряжение боя к этому моменту достигло своего апогея — на двух участках рубились уже накоротке, стреляя друг в друга практически в упор.

Тридцатьчетвёрку опять закрыли рваные хлопья чёрно-коричневого дыма от подбитой бронетехники.

Оказавшиеся в огневом мешке гренадёры дорого продавали свои жизни — поддерживаемые огнём пулемётов с трёх уцелевших бронетранспортёров, они короткими перебежками упорно продвигались к нашим позициям, за которые с не меньшим упорством цеплялись остатки батальона. На правом фланге вспыхнули и быстро закончились две рукопашные схватки — немцы прорвались уже к самым траншеям. С обеих сторон полетели ручные гранаты. Как гиены, почувствовавшие свежую кровь, туда устремились, пытаясь прорваться на ослабленном участке, три оставшихся немецких «Ганомага».

Немецкие пулемётчики на бронетранспортёрах, не жалея уже раскалённых и расстрелянных стволов, длинными очередями полоскали по нашим траншеям, не давая поднять голову. Весы победы опять качнулись в сторону фашистов…

Полтора года назад, в мае 1942-го, капитан Степан Дунько, ещё будучи курсантом, окончил курс обучения в училище по специальности бронебойщик, потом был оставлен в училище ещё на три месяца, как отличник боевой подготовки в качестве инструктора. И только в сентябре 42-го, после многочисленных рапортов, попал на фронт. В самое пекло, в Сталинград. Командир взвода, командир роты, командир батальона, два раза временно исполнял обязанности командира полка. Но дело своё, по своей основной боевой специальности, он знал на пятёрку.

— Мовленов! Ко мне! — капитан, пригибаясь, добежал по ходу сообщения до только что засыпанного разрывом немецкой 50-мм мины расчёта единственного оставшегося поблизости противотанкового ружья. Первый номер лежал навзничь с уже остекленевшими глазами, второй тяжко ворочался на дне окопа, раненный в голову.

Связной Сапар Мовленов, находившийся всё время боя рядом с командиром батальона, перепрыгивая через ящики, тоже бросился к позиции бронебойщиков.

Комбат стряхнул с затвора ПТРД28 комья земли, открыл затвор:

— Патрон!

Нашарив под руками раненого бойца подсумок с патронами калибра «четырнадцать и пять», узкоглазый боец выдернул один и сунул в руку капитана. Отработанным, чётким движением затвора капитан Дунько загнал патрон в патронник, и прицелился в один из бронетранспортёров.

Выстрел!

Привычно, и ощутимо сильно садануло в плечо. Крупнокалиберная пуля БС-41 с металлокерамическим сердечником, разогнанная 30-граммовой навеской пороха, покинула 135-сантиметровый ствол, имея на его срезе скорость 1020 метров в секунду. Степан Дунько даже увидел своё попадание в борт БТРа — борт «ганомага» дёрнулся, на нём появилась маленькая дырочка, отлущившиеся лоскуты краски вокруг пробоины прыснули брызгами в разные стороны. Но видать, этим дело и ограничилось — внутри «Ганомага» уже никого, кроме пулемётчика не было, и бронебойный сердечник, пробив оба борта навылет, ушёл дальше, не нанеся никаких повреждений. Стрельба пулемёта с бронетранспортёра, прервавшись на пару секунд, снова возобновилась.

— Патрон!

Снова клацнул затвор. Капитан взял небольшое упреждение, наведя ствол на точку чуть впереди движущегося БТРа, дождался, пока его нос наполз на мушку и плавно нажал на спусковой крючок.

И тут бронетранспортёр буквально взлетел на воздух, высоко подбросив в тёмное серое небо какие-то горящие ошмётки и раскидав в стороны бортовые бронелисты.

— Ого!! Серьёзная же у него там была начинка! — удивлённо выдохнул он, и разворачивая длинный ствол ПТРД на следующий «Ганомаг», обернулся к Мовленову: — патрон!

Выстрелить в третий раз он не успел — второй «Ганомаг», тоже получив осколочно-фугасный снаряд, жарко заполыхал, разбрызгивая вокруг себя горящий синтетический бензин.

— Товарищ командир! Смотрите — танк! Наш танк! — боец Мовленов29 осклабясь, радостно тыкал пальцем в сторону нашей тридцатьчетвёрки, — они сейчас их всех…

И словно подтверждая его догадку, орудие выскочившей из-за клубов дыма тридцатьчетвёрки бухнуло третий раз, разнося последний из оставшихся бронетранспортёров. И танк, наращивая скорость, помчался к опять залегшей немецкой мотопехоте. Намерения танкового экипажа были очевидны — понаблюдав пару секунд за тридцатьчетвёркой, и проследив взглядом по направлению её движения, комбат метнулся назад, к окопчику с телефонистом:

— Третьего давай! Третий! — заорал он в трубку, перекрывая в микрофоне шум боя, — на вас сейчас наш танк выйдет! Не вздумайте по нему бить! Понял?! Это НАШ танк! Да, тот самый! Сейчас он оставшихся фрицев будет закапывать.

И точно! Как будто угадав мысли командира батальона, Т-34, разделавшись с тремя оставшимися бронетранспортёрами, принялся за остатки гренадёров. Засадив два осколочно-фугасных снаряда в те места, где в воронках окопалась пара немецких расчётов с 50-мм миномётами, он принялся безжалостно утюжить гусеницами залёгшую немецкую пехоту…

А комбат уже соединился с командиром миномётной батареи:

— Четвёртый! Прекратить огонь! Там наш танк! Приказываю перенести огонь в квадрат 12!

***

И через минуту первые мины легли на позиции немецкой мотопехоты, так и не сумевшей продвинуться вглубь села с его северо-западной окраины. Четверть часа назад бешенный русский танк несколькими точными выстрелами разнёс всю голову их колонны, въехавшей в село по дороге с северо-западного направления: два танка Т-4, два «Ганомага», один из грузовиков.