А потом он ещё некоторое время маневрировал по дороге и между близлежащих домов, расстреливая танки основной бронегруппы, подбиравшейся к селу по закрытому утренним туманом полю. После того, как русский танк умчался в темень, спешившейся с грузовиков мотопехоте легче не стало — на ближайшем же перекрёстке она попала под кинжальный огонь двух русских станковых пулемётов, позиции которых были умело организованы в двух удачно расположенных домах. Обойти с флангов позиции пулемётов не представлялось возможным — любые попытки подобраться со стороны огородов натыкались на мощный встречный огонь из автоматов и ручных пулемётов. Да-а… похоже было, что их здесь ждали, и тот, кто организовал оборону, дело своё знал хорошо. А тут ещё и эти миномёты стали накрывать окопавшихся на огородах немецких пехотинцев.

В это же время послышался гул множества мощных двигателей, и на дороге, входящей в село с северо-запада, показалась колонна бронетехники. Через полминуты стало видно, что в голове колонны идёт около двух десятков танков. Стрельба с обоих сторон поутихла — все: и немцы, и наши бойцы стали всматриваться вдаль, пытаясь рассмотреть, чьи это были танки? Ведь от этого зависело — кому жить, а кому умирать… Наконец, техника, идущая полным ходом, приблизилась настолько, что все смогли без труда опознать наши тридцатьчетвёрки!

Наши! Наконец-то!

… через несколько минут всё было кончено: подавив с ходу сопротивление остатков немецкой мотопехоты, первые танки вошли в село, и остановились на перекрёстке, рядом с позициями станковых пулемётов, которые за всё время боя так и не позволили фашистам продвинуться вглубь села. Командирский люк головного Т-34 открылся, и оттуда высунулся донельзя чумазый белобрысый танкист, и радостно проорал, перекрывая рокот танкового мотора:

— Здорово, славяне!

— Здоровей видали! — с не меньшей радостью послышалось в ответ из траншей.

***

В пятистах метрах от этого места, среди развороченных окопов и вздыбленных накатов, остановился одиночный Т-34, правый борт которого был весь в отметинах от фашистских снарядов. Люк механика-водителя открылся, из него буквально вывалился на землю мехвод в дымящемся чёрном комбезе. Он, натужно сипя, жадно хватал ртом воздух. На крыше башни распахнулись два люка и оттуда, все в клубах пороховой гари, вылезли ещё два танкиста — рослый, плечистый парень и маленькая, хрупкая девчонка, оба в грязно-бурых комбинезонах неопределённого цвета. Они кое-как сползли в брони, и упали рядом с мехводом на землю. У всех троих неудержимый, саднящий кашель рвал грудь, все трое натужно дышали, ловя ртами свежий, с примесью дыма воздух, у всех троих из красных, воспалённых от пороховой гари глаз текли слёзы. Их комбезы были пропитаны дымом и вылившейся из пробитого бака соляркой.

Из открытых люков танка густо валил жёлтый пороховой дым…

— Эй, черти! Вы там как, живы? — раздался из ближайшего окопа весёлый и задорный голос.

— А… а… сам ты чёрт придурошный… — прохрипел мехвод, — отсиделся тут в своей яме… кххха… кххха… посмейся у меня ещё… кхха… танкистов обидеть может каждый, да вот не каждый… кххха… кххха… успеет извиниться!

— Ох, мамыньки мои, ох, родненькие! — послышался с другой стороны знакомый голос. Перепрыгивая через ямы и обломки дымящихся, обгорелых брёвен, к ним бежала растрёпанная Антонина с помятым и грязным ведром в руке.

— Живы, живы, родненькие вы мои! А уж и не чаяла! — она бросилась обнимать Агнию, Андрея и Пашу, кашляющих и вытирающих глаза, разъеденные пороховой гарью.

— Да что нам сделается? — Агния, справившись с кашлем, криво улыбнулась в ответ.

— Ох, что здесь было-то! — всплеснула руками Тоня, — они как попёрли, как попёрли… Наши-то едва-едва отбились, а уж сколько полегло!

Она махнула рукой, и продолжила:

— А комбат-то, Степан Михалыч, я краем уха слышала, сказал, что, хорошо, говорит, что не все фашистские танки до окопов добрались, иначе б точно конец! Их, говорят, чуть ли не сто штук было!

— Да кто говорит-то? Комбат что ли?! — рассмеялся Андрей.

— Та не… не комбат… дяденька один, солдат, еф…ефрейтор кажется… дядя Петя, Скворцов, — растерялась Антонина, и воодушевившись, прибавила: — он один даже подбил, вот!

— Один подбил, а девяносто девять осталось? Ну ты загнула! — хрипло всхохотнул Пашка, — да их всего-то было… — он обернулся к Агнии, — э… Пичуга, сколько их всего было?

— Восемнадцать, — кхекая, ответила девушка.

— Вот! — Пашка поднял вверх указательный палец, — стало быть, сюда, до окопов… — он поднял глаза к небу, пошевелил губами и быстро сосчитал: — Тэк-с… минус тринадцать… Ага! Пять штук и прорвались. Из восемнадцати.

Потом, глядевшись по сторонам, хмыкнул, и веско подытожил:

— Да вам видать, и этого хватило…

— А куда ж делись остальные? — недоумевающе переводя взгляд с Паши на Андрея и Агнию, спросила Антонина.

— Куда… куда… — Пашка ухмыльнулся уголком рта, — на кудыкину гору, вот куда! — и видя, непонимание в глазах девушки, пояснил: — а мы-то, танкисты, на что?! Мы тоже, между прочим, не баклуши били. Все остальные наши. Все тринадцать.

— Вот это да…. — восхищённо выдохнула Тонька, — жалко, что меня там с вами не было!

Агния взяла её за руку и подвела к носу танка, молча указала на большую пробоину в лобовом листе:

— Видишь? А теперь загляни сюда, — она подтянула её за рукав к открытому люку мехвода и показала на место стрелка-радиста: — если бы ты была с нами, то тебя бы сюда посадили…

Антонина молча смотрела на развороченное сиденье стрелка-радиста, по которому пришёлся удар снаряда «Тигра».

— Поняла теперь? — строго спросила у неё Агния.

Антонина молча и ошарашенно кивнула.

— Так что ни о чём не жалей. Правильно мы тебя в танк не взяли — погибла бы не за понюх табаку, и всё. А здесь… сколько ты раненых перетаскала?

— Сорок семь… ой, мамыньки! — она схватила себя за щёки, — меня ж за ведром послали, а я… там же раненые!

Она подхватилась и побежала со всех ног, перепрыгивая через канавы и небольшие воронки.

Глава 19. Нелюди.

Пашка довольный ходил вокруг танка, считал отметины на левом борту, куда с близкой дистанции, через корпус «Пантеры», молотил по ним «Тигр».

— Это ж надо! — возбуждённо восклицал он, и от избытка чувств хлопал себя то по бедру, то, нагибаясь, по коленке. Андрей тоже ходил вслед за ним, и с восхищением трогал зазубренные края отметин от немецких снарядов на уральской броне.

— Да-а-а… — протянул он, — ещё бы чуть-чуть, и…

— Чуть-чуть не считается! — радостно отпарировал танкист, светя белозубой улыбкой на чёрной, как у чёрта, физиономии.

Андрей пнул носком сапога кусок немецкого масхалата, намотавшегося на ленивец. Масхалат, изначально белый, теперь выглядел неопрятной тряпкой землистого цвета. Лишь кое-где, в отдельных местах, он оставался белым. На