Её голос осёкся, её рука скользнула к кобуре с «тэтэшкой». Но её опередили: командир батальона вскинул свой ТТ, который уже успел нагреться в его руке, и засадил пулю офицеру между глаз. Тишина тут же взорвалась: десяток автоматов, включившись в работу, за пару секунд выплюнув из своих стволов несколько сотен пуль, мгновенно нашпиговали фашистов свинцом. А бойцы в исступлении стреляли и стреляли, не в силах прервать свой огонь. Стреляли все, и из всего, что могло стрелять: автоматы, карабины, винтовки. Агния, Андрей, Паша, и комбат стреляли из пистолетов.

Через несколько секунд, когда у всех кончились патроны, и начало рассеиваться облако дыма, все, кто принимал участие в казни фашистов, остались молча стоять, а со всех сторон, услышав грохот интенсивной стрельбы в центре села, бегом стали подтягиваться другие бойцы, чтобы узнать в чём дело, и не началась ли снова какая-либо неприятная заваруха. Но подбегая ближе, и увидев то, что лежало на плащ-палатке в ногах у командира батальона, они молча останавливались и хмуро смотрели на тела замученных фашистами детей.

Агния повернулась, обняла за плечи Антонину и повела её в сторону. Антонину била нервная дрожь, она то и дело оборачивалась на кучу тел казнённых фашистов, под которыми дымилась огромная лужа свежей, ещё живой крови. Её плечи дёргались, по щекам текли слёзы, она почти кричала сквозь слёзы:

— Я тоже должна была! Почему у меня нет оружия?! За этих детей, за дедушку, за всех-всех-всех!

— Нельзя тебе, нельзя! — увещевала её Агния.

— Да почему нельзя?! — забилась в вопле Антонина.

— Да потому. Потом объясню, потом, может быть.

— Да когда потом? Объясни сейчас!

— Ладно, ладно, — Агния тыльной стороной ладони вытирала ей слёзы, — тебе нельзя никого убивать, потому что ты станешь ангелом.

— Да не хочу я быть никаким ангелом! — с вызовом сквозь слёзы выкрикнула Антонина, — с чего вдруг?

— Да с того. У тебя это вот здесь нарисовано, — Агния серьёзно посмотрела ей в глаза и легонько ткнула ей пальцем в середину лба.

Глава 20. Ножичек.

Паша сладко потянулся, разминая затёкшие мышцы спины, зевнул, и осоловело посмотрел на свой экипаж. Холодное зимнее солнце уже катилось к закату, весело озаряя унылый декабрьский пейзаж. Лучи его настойчиво проникали в щели сарайчика, где они разместились, и скудно освещали внутреннее убранство их временного пристанища. Расположились они на большой охапке сена, брошенной у дальней стены сарайки. У свободной стены сарая в беспорядке валялись брошенные грабли и лопаты, плюс пара тяпок с остатками засохшей земли на лезвиях.

Андрей лежал, раскинувшись на спине, и сотрясал стены сарая богатырским храпом — простуженная носоглотка не давала ему нормально дышать, и он постоянно всхрапывал, сглатывал, постанывал во сне, но проснуться никак не мог. Антонина лежала на боку, свернувшись калачиком, и тихонько сопела. И только Агния сидела на сене, подтянув согнутые ноги, и упершись подбородком в колени. Она не мигая смотрела на узкие лучи солнца, пробивавшиеся через щелястую дверь сарайчика, и медленно ползущие по крепко утоптанной земле, заменявшей пол в сарае, который их временно приютил.

Ожесточённый утренний бой всех окончательно вымотал, и когда к селу подошла подмога в виде двух полноценных танковых рот, с приданными частями обеспечения, остатки батальона, из последних сил оборонявшего село Городище, получили, наконец-то, долгожданную передышку. Подоспевший санитарный взвод в составе нескольких девушек-санинструкторов, руководимых суровой молодой тёткой с погонами лейтенанта медицинской службы, тут же принялся за сортировку и обработку раненых. Почти мгновенно организовали для них горячее питание из привезённых в санитарной полуторке термосов. Через час дошло дело и до остальных бойцов батальона — весело задымили две полевые кухни, запахло борщом и пшённой кашей, и на чудные и такие желанные запахи, потянулись измученные за двое суток бойцы батальона. Но многие не дождались и этого — получив на то разрешение начальства, они просто завалились спать. Для большинства измученных организмов сон был просто необходим — люди и так буквально валились с ног.

Вот и экипаж танка, в лице Агнии, Андрея и Паши, тоже не стал дожидаться, пока повара раскочегарят свои полевые кухни, а найдя подходящий сарайчик, и поставив танк в непосредственной близости от него, попадали на сено и мгновенно уснули. Антонина, всю ночь таскавшая на своих плечах раненых от окопов до дома, где разместилась сан. часть, тоже валилась с ног, и была отправлена на отдых категоричным приказом той самой молодой лейтенантши медицинской службы. Поэтому, не долго думая, она присоединилась к экипажу; да и идти ей, собственно говоря, было больше некуда… За прошедшие сутки они стали для неё, как родные.

— А чё… завтрак уже проспали? — щурясь спросонья, просипел Паша.

— Как и обед, — спокойно ответила Агния, — а ужина не будет.

— КАК не будет?! — возмущённо вскинулся Пашка, — да у меня все кишки в животе чердаш отплясывают!!

От его взбаламошного вскрика проснулись Андрей с Антониной.

— Вот чёрт придурошный! — накинулась на него Агния, — что ревёшь, как белуха! Дал бы людям поспать!

— Дура ты, не белуха, а белуга!

— Сам ты белуга, хрен малахольный, — огрызнулся Ангел, — белуга это рыба, она молчит. А белуха — белый полярный дельфин.

— Да? — удивлённо поднял брови Паша, — и чё, действительно ревёт, что ли?

— Ага. Особенно, когда жрать хочет, вот совсем, как ты! Точь-в точь! Вот так: «Ы-ы-ы-а-а-о-о-у-у»!! — маленький Ангел не упустил возможности подковырнуть друга-танкиста, и выпучив глаза, и дурачась, извлёк утробно-непотребный звук.

— Хы… Дразнится она… А… а почему тогда всё говорят именно «белуга», не эта твоя «белуха»?

— Великий и могучий русский язык допускает такие неточности, вот и получилось, что поморы этих китообразных называли и так и эдак, и «белуга» и «белуха».

— Вот, мля… энциклопопия ходячая… — буркнул Пашка, и толкнул Андрея:

— Ну чё, лейтенант, проснулся? Пойдём до кухни! Авось не дадут героям помереть с голодухи! — и тут же в тему присочинил: — а то заревём, как две белухи!

Андрей сидел на сене, хлопал спросонья глазами, и пытался просморкаться. У него ничего не получалось — нос был забит напрочь: в нём булькало, шумело, но дышать нос напрочь отказывался. Наконец, после отчаянных усилий, он отхаркнул-таки густую соплю и с остервенением плюнул ею в дальний угол сарая.

— О-о! это по нашему! — тут же живо прокомментировал механик-водитель.

— А ну-ка иди сюда, страдалец, — поманил Андрея пальчиком Ангел.

Он поднялся с соломы, и послушно подошёл. Агния положила ему ладошку на нос, подержала так пару секунд, потом провела ею по пазухам, ещё раз по носу…

— Голова болит?

— Ага…

Мазнула ладошкой по его