В давно нетопленом покое пахло сыростью. В камине жалобно стонал ветер. Девушка, вздохнув, спрятала руки подмышки. Холод пробирался под плотное шерстяное платье. Знала бы, накинула бы вязаное пончо.

Герр Корбл не стал откладывать разговор на утро. Изумлённо уставившись на неё при встрече, скомандовал пройти в камору и ждать его там. «Что за необходимость беседовать именно сейчас, ночью? — недоумевала она. — Нельзя отложить до утра?»

Свеча отбрасывала яркое пятно света на стол. Пфальцграфиня придвинула шкатулку, перебирала простенькие — без украшений и резьбы — стилосы с остро отточенными кончиками.

Гоблин вошёл неожиданно быстро. Пламя свечи качнулось в сторону, отбросив на стену уродливую тень. Захлебнулось, погаснув.

Наташа вскочила, шагнув назад. Запахло пряным ароматом тушеного мяса и виноградного вина с приятным оттенком дубовой древесины.

— Ты где? — услышала у стола тихий низкий голос мужчины.

Загремел стул. Послышалось лёгкое постукивание огнива.

— У камина. — Потирала зажигалку в кармане.

Герр Уц шумно дышал, выбивая искру и, когда затеплился огонёк, повернул голову к девушке, смерив её быстрым взором:

— Садись, — кивнул на стул, заходя за стол, опускаясь в широкое кресло. Дождавшись, когда она села, опёрся на руки, сложенные на столе ладонями вниз и приблизил к ней лицо. — Тебе понравилось у нас? — Оценивающе разглядывал её.

— Да, спокойно. — Показалось, что не её похорошевшее обличье стало причиной пристального внимания. Было в его взгляде что-то тревожное, непонятное, заставившее внутренне сжаться и выставить мысленный барьер.

— Хочешь остаться?

— Смотря кем.

— А что, есть выбор?

— Выбор есть всегда.

Он замолчал и откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди. Напряжённо всматривался в её лицо, желая получить ответы на вопросы, которые роем гудели в голове. Ради этого она сидит здесь перед ним.

Наташе стало не по себе. Герр Уц умел держать паузу.

Он придвинулся ближе, поглаживая подбородок, раздумывая:

— Тебе положат хорошее жалованье.

— Что я должна буду делать?

— Хозяйка желает, чтобы ты находилась при ней, когда будешь нужна. Ей не хватает общения.

— Компаньонка.

— Да.

— Сколько?

— Пятьдесят шиллингов.

Пфальцграфиня качнулась на стуле:

— Я уже служила компаньонкой у графини. Там мне платили сто и рассчитывали еженедельно. — Она умолчала, что ей платили сто пятьдесят, и она помогала графу Бригахбургу с расчётами. Чтобы пресечь предполагаемые дальнейшие вопросы относительно личности графини, дополнила: — Это было до отъезда из Фландрии.

— Рекомендация есть?

— Нет. — Возник интерес, насколько грамотен Гоблин?

— Плохо, — сказал он вставая. Заложив руки за спину, прошёл к тёмному окну. Не задерживаясь там, развернулся, возвращаясь: — Хозяйка хочет тебя… Вот ведь как? — полушёпотом повторял он, словно задавая себе риторический вопрос. Остановился перед Умертвием: — Сто — это слишком много. Семьдесят.

— Восемьдесят пять. — Наташа тоже встала. — Ваше питание, пара сезонной обуви — в данном случае зимней — и платье из хорошей ткани. — Удобный момент намекнуть, откуда у неё может быть дорогая одежда и обувь.

— Ладно, — наконец он кивнул, соглашаясь. — Мой тебе совет на будущее — всегда имей при себе рекомендации.

— Я не собиралась работать в качестве компаньонки, герр Корбл.

Когда она уже взялась за ручку двери, услышала в спину:

— Лэвари, ты знаешь, что на постоялом дворе произошло убийство?

— Убийство? — Она резко обернулась. Спазм перехватил горло, в глазах потемнело. Сжала до боли в пальцах округлую ручку.

— Да, убили какого-то чиновника.

Чиновника… С волнением удалось справиться быстро. Девушка равнодушно пожала плечами. Она помнит: у конюшни толпились люди. Туда ушла повитуха и там, скорее всего, находился Шамси.

— Убийцу нашли?

— Да, его поймали тем же утром и казнили. — Неспешно подошёл к ней. — На конюшне.

Она уже ничему не удивлялась. Правосудие? Сталкивалась с подобным в замке Бригахбурга. Феодальный строй. Жестокие нравы. Тёмный век.

— Я могу идти? — Приоткрыла дверь, но Гоблин, придержав створку, не дал ей выйти.

— Мутная история… — Прищурившись, помолчал, словно выжидая, и досадливо повторил: — Но, хозяйка хочет тебя, а рекомендаций у тебя нет.

— И что? — не выдержала пфальцграфиня, вздёрнув подбородок.

Мужчина, сверля её взором, прикрыл дверь.

— Тем утром какие-то люди искали женщину… Весь постоялый двор перетрясли. Не тебя ли?

— Почему вы так решили? Если бы искали меня, то нашли бы. Я ни от кого не пряталась и ни в чём подобном замешана быть не могу.

— Да, наверное, — задумчиво ответил он. — Ступай.

Герр Корбл Уц был озадачен. Сидя за столом, потирал лоб, разглаживая морщины. Умертвие… Так он окрестил убогую незнакомку, волей случая появившуюся у снятой ими на постоялом дворе каморы. Надо заметить, появившуюся очень своевременно. То, как она себя повела, и какое действие её умения оказали на обессиленную баронессу, указывало, что женщина непроста и, как оказалось, обучена грамоте.

Сегодня он так и не получил ответ на свой вопрос: «Почему её нанял?» Из-за баронессы? Нет. Тэрэсии он смог бы объяснить свой отказ не вдаваясь в подробности, и та бы его как всегда послушалась. Тогда почему?

Он знал, почему пожалел её. Эту… Язык не поворачивается снова называть её Умертвием. Тогда она была им. Убогость и увечье других людей вызывали в нём сочувствие и жалость.

Он сам был таким: убогим и жалким. Был таким за пределами поместья в чужих глазах. Здесь же, в замке барона фон Фестера, он чувствовал себя иначе: нужным, уважаемым. И любимым. Он знал, как относится к нему Ребекка — милая застенчивая женщина, служившая здесь ещё до его появления. Это вызывало в нём недоумение. Он привык к своему уродству, как привыкают к тому, от чего невозможно избавиться. Он принял его и всегда знал своё место, как и знал, что никогда не свяжет себя обязательствами по отношению к женщине. Что он может дать Ребекке? Ничего. Он бастард. Старый и уродливый. Он привык, что от него шарахаются и брезгливо отворачиваются, провожая презрительным взором. Он не такой, как все.

Будучи моложе, болезненно реагировал на проявление откровенного скотства и злых насмешек. С годами успокоился, стараясь реже покидать стены поместья. Да и необычайно сильные руки, сжимающиеся в тяжеловесные кулаки, придавали угрожающий вид его нескладной стати, охлаждая пыл задир. Нынче он оплошал. Желая помочь уродице, приобрёл в её лице проблему. Увидев Умертвие в ином обличье, насторожился. Женщина с такой внешностью доставит много хлопот. Хотя, она говорила, что её покусали клопы. Не понял. Не прислушался. Не присмотрелся.