– Пишите заявление о приёме на работу. Моя секретарь вам всё объяснит. Приказ о зачислении Вас на должность старшего бухгалтера-ревизора будет мною подписан через час. Оклад согласно штатному расписанию.

Доронин называет цифру, от которой бухгалтеру Григорьеву становится не по себе. Заметив смятение на лице Константина Ивановича, Доронин говорит, – не пугайтесь такого большого оклада. Работа наша требует не только знаний, но и мужества. А соблазнов будет много. Не каждый устоит. Завтра в восемь жду Вас на службе. Зайдёте предварительно ко мне.

Бросил на своего новоиспеченного сотрудника, взгляд, будто налитый свинцом. И от этого тяжёлого взгляда Константина Ивановича бросило в пот.

– Да, вот ещё. В гражданскую я командовал полком. Так что Вы правильно подметили мою воинскую выправку, – Доронин улыбается.

– Вы, право, мысли читаете, – совсем смешался Константин Иванович.

– Вот и прекрасно, что Вы узнали об этом. Тем и живы.

И опять тяжёлый, пронизывающий до костей взгляд, вдруг сменившийся доброжелательной улыбкой.

Под диктовку Наталии Васильевны, той самой, в коротеньком ситцевом платьице в горошек, Константин Иванович пишет заявление. Закончив писать, решился бросить взгляд на ладненькую фигурку Наталии Васильевны. И тут же услышал не по-девичьи суровое: «Товарищ Григорьев, вот тут, надобно запятую поставить». Константин Иванович тянется за ручкой со школьным медным пером. И слышит строгий голос Натальи Васильевны: «С Вашего разрешения я сама исправлю эту грамматическую ошибку». «Ну что ж, извольте Наталья Васильевна. Если, конечно, это Вас не затруднит», – Константин Иванович видит, как пунцово покраснела юная секретарша товарища Доронина. «На сегодня я свободен?», – Константин Иванович с трудом прячет улыбку. «На сегодня – да», – милостиво разрешает Наталия Васильевна, с трудом делая строгим своё, почти детское лицо.

«Ах, дети, дети. И куда торопитесь взрослеть», – Константин Иванович направляется к дому. А в след ему с плаката двадцатых годов, что висит на стене здания «Контрольно-ревизионного управления», громоподобный голос: «Революция не ждёт!» И уже забылось коротенькое платьице в горошек, и неотвязная мысль преследует его: «Ну и начальник у меня сподобился. Не человек – Сатана». В голове звучат музыкальные фразы: «Сатана там правит бал… Люди гибнут за металл». И грохочет оркестр торжественно и гибельно.

Начались ревизорские будни. К старшему бухгалтеру– ревизору Григорьеву был приставлен ещё один сотрудник из Дороненского ведомства – Семён Яковлевич Порфирьев.

Молодой парень лет тридцати. Должен был то ли следить за новым сотрудником Григорьевым, то ли учиться у него.

В первый же день Константин Иванович, напустив на себя строгость, спросил у Порфирьева, почему тот не в армии.

– Белый билет по сердцу, – ответил Семён. Посмотрел на Константина Ивановича как-то презрительно. Мол, бестактные вопросы задаёт старик.

Константин Иванович, неприязненно оглядев спортивную фигуру Порфирьева, подумал: «На тебе бы воду возить, белобилетник». Но, встретив злой взгляд Семёна, предположил с раздражением, что и «этот читает мысли». Надо быть с ним осторожней.

После одной из первых проверок директор продуктового магазина перед каждым ревизором положил по пакету. «Еда». – Константин Иванович сглотнул слюну, без обеда работали. Вспомнил голодные глаза внука. Мельком взглянул на Порфирьева. Увидел его замороженную физиономию. С напускной строгостью говорит директору: «Мы не нашли у вас серьёзных нарушений. А вот дача взятки проверяющему лицу, Семён Яковлевич, – он обращается к своему помощнику, – напомните товарищу статью Уголовного кодекса, да ещё с учётом военного времени».

– Десять лет, – не размышляя, выкрикивает Порфирьев.

Константин Иванович видит округлившиеся от страха глаза директора. Застёгивает свой видавший виды ленинградский портфель. Не попрощавшись, покидает директорский кабинет. За ним следует притихший Семён Порфирьев.

Выйдя на улицу, Константин Иванович останавливается. «Вы, Семён Яковлевич, как я понял, в этом магазине не в первый раз», – Константин Иванович умышленно не глядит на Семёна. Воткнул как штык свой взгляд в землю. И исподлобья наблюдает за своим помощником. Кстати, вот и пригодилась школа Исаака Перельмана. Это его манера так разговаривать, чтобы подавить собеседника: тяжёлый взгляд в землю и исподлобья наблюдать, как корчится оппонент. Правда, в те годы между оппонентом и врагом разница была невелика.

Константин Иванович видит, как забегали глаза Порфирьева. Слышит его невнятное щебетание: «Разве всех упомнишь. Магазинов в Ярославле не счесть».

– Ясно, – сурово отрезает ревизор Григорьев.

Катя не работает, Верочка не работает. Сестра Юля еле концы с концами сводит. Как бы этот пакет из магазина пригодился.

– Что Вам ясно, Константин Иванович, что Вам ясно? – слышится дребезжащий голос Семёна.

«Не отпускать вожжей. Как ещё этот жеребец себя покажет?» – Константин Иванович тяжело вздыхает. Говорит, не глядя на Семёна:

– Ладно, на этот раз проехали. Сегодня был тяжёлый день.

Семья ждала первой получки Константина Ивановича. Пайки по карточкам – дело полуголодное. А с деньгами можно что-то и на рынке купить. Юля работала продавщицей в продовольственном магазине. Иной раз буханку ситного принесёт, другой раз сумку картошки. А бывало, что и говяжью кость с куском мяса. Константин Иванович только покачивал осуждающе головой. А Юля ему: «Что, милый братец, кого на грамм-другой обвесим, другого на пять копеек обсчитаем. Что ж племяннице с сыном голодать прикажешь? Твоя же кровиночка».

А раз Юля принесла пирожные. Две штуки. Радости было! Юрка, её сын-школьник, третьеклассник, прыгал вокруг матери как заведенный. А мать говорила ласково: «Дай попробовать дяде Косте, тёте Кате и сестре своей Вере». Юрка совал каждому свое пирожное. Родственники улыбались и отказывались пробовать. А трёхлетний Саша угрюмо рассматривал кулинарное сочинение из сухой лёпёшки, покрытой жёлтой, жёсткой плёнкой яичного порошка, которое назвалось пирожным. Вера взяла из рук сына пирожное, отломила кусочек. Осторожно пожевала. «На сахарине. Сразу видно, что не сахар, – поморщилась, – ой, тётя Юля, как приедете к нам в Ленинград – сразу бегом в кондитерскую «Норд». Там пирожные – объедение». При слове «Ленинград» повисло тягостное молчание. Там Верина сестра Надя осталась. Вот уже несколько месяцев от неё нет никаких вестей.

Потом все заговорили громко. А Юрка уже жадно дожёвывал свое пирожное. И, глядя на своего дядю Юру, Саша тоже стал осторожно кусать невиданное прежде лакомство.

Доронин дал список магазинов для очередной ревизии. В конце списка Константин Иванович увидел Юлин магазин. Это ему очень не понравилось.

Пока была рутинная работа. Проверяли продуктовые магазины. Недостач серьёзных не было. В протоколе проверки отмечали незначительные недостатки. Директора и бухгалтерские работники испуганно глядели на ревизоров. Во время подписания актов проверки заискивающе улыбались.