Меньше чем за две недели де Вилльерс раскрыл достаточно распространенное мошенничество, разорившее его нового клиента. Он установил, что Кранни Макэллен продал Куинну настоящие алмазы, но по астрономически завышенной цене. По сути дела он присвоил несколько сот тысяч долларов из денег Куинна.

Затем йоханнесбургский ювелир, настоящий мастер своего дела, заменил настоящие алмазы на фианиты, зная, что, после того как поддельные камни будут вставлены в оправу, обнаружить подмену будет очень трудно даже для эксперта. Коэффициент преломления изометрического циркония и, следовательно, блеск и огонь полностью соответствуют настоящему алмазу.

Де Вилльерс позвонил Куинну и доложил о своих находках. Что делать, устранить обоих мошенников? Куинн выпалил, что хочет получить назад или свои алмазы, или деньги. Если же это окажется невозможно, да сбудется месть! Де Вилльерс указал на то, что он занимается устранением людей, а не возвращением украденного, но добавил, что за вознаграждение, вдвое превышающее условленную сумму в сто тысяч долларов, плюс расходы он постарается сделать все от него зависящее. Или Куинн получит назад свои алмазы, или виновные будут уничтожены.

Нечистый на руку ювелир, будучи человеком трусоватым, без слов вернул де Вилльерсу все настоящие алмазы Куинна, которые у него оставались, и возместил наличными то, что уже успел продать. Его жизненное кредо требовало не оказывать сопротивления силе и оставаться в живых.

Казалось, первый визит де Вилльерса должным образом устрашил Кранни Макэллена, пообещавшего собрать нужную сумму к следующему дню. Однако де Вилльерс почувствовал неладное. На следующий день он за пять часов до назначенного срока подъехал во взятой напрокат машине к кинотеатру, расположенному прямо напротив алмазной биржи, где находился офис Макэллена. От де Вилльерса не укрылось, как полицейские в штатском окружили здание незаметным, но плотным кольцом. Он поставил им шесть баллов из десяти за скрытность и неброскую одежду. Но Макэллен растоптал свой шанс остаться в живых.

У Макэллена был домик на берегу реки Вааль за городской чертой – он называл его по-русски «дачей», – а у пристани стоял катер. Там семейство проводило выходные, с друзьями или без, отдыхая, плавая на надувных матрацах или отправляясь на катере в какой-нибудь глухой уголок на пикник.

Де Вилльерс купил акваланг и дождался воскресенья, когда торговец алмазами и его шумные приятели решили покататься на водных лыжах.

Когда толстое тело Макэллена вытащили на берег реки, на нем не было никаких следов насилия и вообще ничего подозрительного. Смерть списали на столь обыденную причину, как сердечный приступ или судороги.

Де Вилльерс позаботился о том, чтобы Куинн получил алмазы и деньги. Себе он оставил первоначальный гонорар за убийство и дополнительное вознаграждение за возврат ценностей. Имея на руках свободное время, он вылетел рейсом «Саут-эфрикан эруэйз» в Кейптаун, намереваясь пофотографировать дикую природу и некоторые из двух с половиной тысяч видов растений, обитающих в горах у мыса Доброй Надежды. Целую неделю де Вилльерс прожил на природе, исследуя хребет Готтентотов. Вернулся он счастливый, с восхитительными фотографиями бабуинов, скалистых жиряков – знаменитых библейских даманов, сахарных медоносов и пестрых нектарниц, запечатленных на фоне расплывчатого буйства красок.

Позыв, бывший истинной причиной приезда де Вилльерса в Кейптаун, в этом блаженном раю день ото дня становился все более неудержимым, и на восьмые сутки он на взятой напрокат машине поехал в Токай. Де Вилльерс собирался вновь посетить развалины Вриде-Хойс, сделать несколько фотографий, перекусить захваченной с собой снедью и вернуться в город.

Развалины нисколько не изменились, и де Вилльерс вновь ощутил родственный зов, но теперь более сильный, подкрепленный чувством собственного благосостояния. Весь день он бесцельно слонялся по Вриде-Хойсу и впервые за десять лет позволил себе мысленно вернуться к дням, проведенным в Ла-Перголи.

Поздно вечером, когда туман, мифический дым из трубки пирата Ван-Хункса, затягивает Утес Дьявола и подножие Львиной Головы, де Вилльерс поймал себя на том, что ноги и сердце несут его к отдаленной рощице лейкодендронов, ориентиру, которым когда-то он столько раз пользовался, возвращаясь в Ла-Перголь через виноградники.

Этот арабский жеребец был любимцем Анны Фонтэн. По вечерам четыре раза в неделю она объезжала поместье, а в хорошую погоду отправлялась и дальше, через поля, к сосновым рощам Токая и зарослям камедных деревьев на Платтеклип. Прогулки верхом были единственной радостью в ее жизни. Анна предпочитала ездить без седла, в тонком хлопчатобумажном платье, чтобы лучше чувствовать мощь скакуна.

Порой Анна, несмотря на окружающую красоту, сожалела о том, что вообще появилась на свет. Она мечтала о детях, но не могла родить, и врачи не понимали, в чем дело. Она тосковала о любви, но видела одну только ревность. Она мечтала о сексуальном удовлетворении, однако строгие моральные устои, привитые в юные годы, не позволяли ей утолять чувственные позывы за пределами семьи. Лишь однажды Анна встретила мужчину, в присутствии которого у нее внутри вспыхивал огонь – и к черту заповеди Мартина Лютера!

В жестких рамках замужества секса было много, но торопливого и механического. Оставалось загадкой, как постоянное отвращение не сделало Анну фригидной.

Над серебристой рощей вдалеке показался полумесяц, и Анна, шепнув коню на ухо, дала шенкеля и мягко натянула поводья. Пусть жеребец немного остынет, пройдя последнюю милю через виноградники шагом.

В последнее время Жан Фонтэн проводил в больнице больше времени, чем дома, и из-за своего вздорного характера менял лечебницы с быстротой, которая определялась точкой кипения медперсонала. Анна с ужасом ждала визитов мужа, бесконечных допросов в постели, все возрастающей иррациональной язвительности. О разводе не было и речи, поскольку это смертный грех, но Анна все чаще ловила себя на том, что желает смерти своему благоверному.

Замуж она выходила девственницей, что в то время считалось само собой разумеющимся. Первый интимный акт с Фонтэном стал для нее жестоким потрясением. Этого мужчину волновала только собственная сиюминутная похоть, которая утолялась мгновенно, поскольку Анна принимала его сухая и напряженная. И первые годы были адским мучением, но после травмы Жан уже больше не мог играть в постели активную роль, и все стало еще хуже. Теперь он ждал, что она будет удовлетворять его позывы, словно продажная шлюха.

Конь сбился с ноги, и Анна легко соскользнула на землю, чтобы проверить копыта. Обнаружив под стрелкой переднего осколок гранита, она извлекла его с помощью пилки для ногтей, которую возила как раз для такого случая. Жеребец фыркнул, что-то почуяв, и Анна отчетливо увидела силуэт мужчины на песчаной тропе, ведущей к дому.

Она проехала мимо, стараясь не смотреть ему в лицо, ведь место и время никак не подходили для беседы с незнакомцем. Анна подумала, что, вернувшись домой, надо будет предупредить Самуэля о появлении в поместье чужака.

Услышав ее приближение, незнакомец застыл словно статуя, но едва Анна успела с облегчением подумать, что проехала мимо, он окликнул ее по имени. Этот голос она уже столько раз слышала во сне. Возможно ли, что желанное стало явным, или перед ней грабитель-призрак Антье Сомерс, спустившийся из своего легендарного горного логова?