– Деньги-то мы вернем, – неуверенно проговорил Гончаров.

– Что значит вернем деньги?! – закричала Настя. – У нас договор подписан! Мы забронировали четыре материала по одной трети первой полосы. С трехкратной наценкой. Вы не можете нам сейчас отказать! Не имеете права!

– По закону вполне имею. – Голос Гончарова был сух и скрипуч. – Настя, ты политический обозреватель, ты не хуже меня знаешь, что частное печатное СМИ может отказать любому кандидату без объяснения причин. Но я как раз пытаюсь тебе эти причины объяснить.

– Видимо, плохо пытаетесь, потому что я не понимаю! – отрезала Настя.

– Я ж тебе говорю, Романова. Меня пригласил к себе Шубин и четко сформулировал, что если «Курьер» и дальше будет поддерживать Фомина и публиковать его материалы, то у газеты начнутся неприятности.

– Какие, Юрий Алексеевич?

– Да какие угодно! – заорал редактор. – Придет налоговая, пожарная, СЭС, общество защиты животных, да кто угодно! Ты что, совсем дура, не понимаешь, с какой стороны «Курьер» могут неприятности ожидать?! Это еще хорошо, что он не знает, что я лично к штабу Фомина отношение имею. Разговор бы наш совсем по-другому пошел.

– А вы имеете отношение к штабу Фомина? – В голосе Насти появилась присущая ей надменность. – Или вы считаете один слоган и парочку советов полноценным вкладом в избирательную кампанию?

– Не имею – и слава богу! Сейчас речь не обо мне, а о газете. Ты должна понимать, что за мной стоит коллектив в пятьдесят человек. Я не могу рисковать их будущим. Так что сегодняшний материал я снимаю, деньги за него и два оставшихся перевожу обратно Фомину на счет.

– Понятно, – горько сказала Настя. – Вот только вчера мы с девчонками говорили о том, какую цену готов заплатить за свою жизненную позицию Стрелецкий. У него за спиной не пятьдесят человек, а пять тысяч, и налоговая у него сидит, и пожарные. А он все равно от данного слова не отказывается.

– Ну, если тебе от этого легче, можешь считать, что он святой, а я подонок, – сухо ответил Гончаров. – Хотя с твоей стороны это будет черной неблагодарностью.

– Почему?

– Потому что еще одна задача, которую поставил передо мной Шубин, заключается в том, что я должен тебя уволить. А я ему сказал, что делать этого не стану. Что ты – свободный человек и вольна сама выбирать, чем тебе заниматься в свободное от работы время. Хочешь – крестиком вышиваешь, хочешь – пиар-кампании ведешь. Правда, ты бы, Анастасия, написала заявление на отпуск задним числом. Я бы его заверил, что ты в отпуске, а потому никакого влияния на тебя я в данный момент времени не имею.

У Насти пересохло в горле. Льющийся из окна белый свет уже не казался ей добрым и ясным, а нестерпимо резал глаза.

– Погодите, Юрий Алексеевич, я не поняла. Так вы меня увольняете или нет?

– Нет! – заорал он. – До чего же ты тупая, Романова! Я тебя не увольняю! Хотя, видит бог, может, и стоило бы избавить редакцию от твоего непереносимого характера. Но я буду терпеть тебя дальше, когда ты после выборов из отпуска выйдешь. Все. Окончен разговор. Заедь в редакцию, чтобы заявление подписать, и чтобы я тебя до 5 декабря в глаза не видел!

– То есть вы меня не увольняете, – глупо повторила Настя.

– Не увольняю я тебя! Пойми ты, Романова. Политика – вещь, конечно, грязная. А я человек, конечно, трусливый. Но не до такой степени. Я своих не сдаю и в беде не бросаю.

– Скажите про это Фомину, который, когда вы газету открывали, был вашим первым рекламодателем и помогал «долину смерти» преодолеть. Хотя за меня спасибо, – грустно ответила Настя и нажала на кнопку отбоя.

Руки у нее дрожали.

«Подлость… Одна подлость вокруг, и нет ей ни конца, ни края. Как не утонуть-то, о господи! Как не захлебнуться этой смердящей навозной жижей, в которую превратилась моя жизнь! Жизнь, в которой враги честнее друзей. Или по крайней мере более предсказуемы…»

Требовательно запищал немного подзарядившийся мобильник. Тринадцать непринятых вызовов. Два от Гончарова, это понятно. Три – по рабочим вопросам. Это позже. Пять от Инки и два от Алисы. Понятно, эти уже волнуются. И один от Фомина. Первым делом Настя перезвонила подругам, чтобы успокоить, что с ней все в порядке. С Инной она минут десять пообсуждала историю со своим несостоявшимся увольнением и отказом «Курьера» печатать агитационные материалы Фомина. За это время Настя успела выкурить три сигареты. Подружка была возмущена в меру, не удивлена нисколько и настроена философски. Настя в очередной раз мимолетно подивилась реализму Инессы Перцевой, который местами переходил в цинизм, но гораздо больше годился для обитания в окружающей действительности, чем несгибаемое и иногда наивное правдолюбие самой Насти.

Положив трубку, она налила себе еще одну огромную кружку кофе, сделала большой и аппетитный бутерброд с двумя видами сыра и сырокопченым сервелатом и приготовилась перезонить Фомину. Звонок в дверь раздался в тот момент, когда Настя приноравливалась откусить от своего вкусного бутерброда. Выронив его от неожиданности себе на колени (плавленым сыром вниз, это уж как водится), она побежала открывать.

Не глядя в глазок, она рванула дверь на себя и опешила. На пороге стоял Фомин. Сквозь удивление Настя отметила, что он плохо выглядит. Голубые глаза были подернуты мутной пленкой усталости. Резко прорезались носогубные складки, придавая лицу печальное выражение. Взлохмаченные волосы и чуть отросшая щетина отдавали неприсущей Егору неухоженностью. Вид в целом у него был не только уставший, но и встревоженный.

– Что-то случилось? – спросила Настя.

– Это я у тебя хочу спросить, что случилось! – рявкнул обычно невозмутимый Фомин. – У тебя почему телефон вне зоны?

– Я его забыла на зарядку поставить, а сама проспала.

– Проспала?! – Голос взлетел на целую октаву. – Ты, значит, спишь, а я тут с ума сходи, шлепнули тебя или просто украли?!

– Да что ты орешь-то, Егор, ты и звонил-то всего один раз! Я как раз сейчас собиралась тебе перезвонить.

– А тебе надо, чтобы я твой телефон обрывал, что ли? Не смог один раз дозвониться, да и поехал. В квартиру-то можно зайти, или ты не одна?

– Да кому тут быть-то? – искренне удивилась Настя. – Извини, проходи, конечно. Это я от удивления плохо соображаю. Кофе будешь?

– Буду. И пожрать бы что-нибудь, а то я пообедать сегодня, как водится, не успел.

– А я еще только завтракаю, – засмеялась Настя. – Вашему вниманию бутерброды с сервелатом. Могу еще яичницу сделать с ветчиной и помидорами. Будешь?

– Буду. Я все буду, – мрачно проговорил Фомин, снимая ботинки. Маленькую Настину прихожую его рослая фигура заполняла практически полностью, и было от этого Насте почему-то радостно.

Точно так же заполнив собой и кухню, Фомин сунул нос в оставленную Настей на столе кружку, смачно отхлебнул кофе и начал есть ее бутерброд. Пряча улыбку, она отвернулась и деловито начала мазать второй, одновременно взбивая яйца. Ничего на свете ей не хотелось в данный момент так сильно, как готовить Фомину еду.