— Помнишь, ты сказала ночью, что мы с тобой одной крови? — спросил Жека.

— Да, — кивнула девушка. — Тридцать третьей группы. Как Костя Иночкин и товарищ Дынин.

— Только у нас масштабы разные, — произнес Жека. — Ты угоняла байки, а я — тачки.

И Жека рассказал ей.

Настя слушала внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Спустя десять или пятнадцать минут и двадцать или тридцать разогнутых скрепок она спросила:

— А когда ты в четверг после «Олдбоя» сбежал от моего дома, это что такое было?

Ну да.

Жека подумал, зачерпнул из коробки еще скрепки и рассказал Насте все. Чего уж там?

* * *

Он припарковал «опель» в самом конце Черниговской, у пересечения с Московским проспектом. Настя перебралась за руль.

— Минут через двадцать, самое позднее — через полчаса я подъеду и посигналю тебе, — сказал Жека. — Держишься за мной, сворачиваем на Обводный, только учти, что левого поворота там нет, доезжаем до «Треугольника», паркуешься на набережной, включаешь аварийку и ждешь меня.

— Все ясно. Как вкладыш жвачки, — кивнула Настя.

— То есть? Не понял.

— «Любовь это — стоять на стреме и слушать Эмику, пока он угоняет чужую тачку».

Жека улыбнулся:

— Это не я, это ты сама сказала про любовь…

Черниговская — одна из артерий промзоны, с мусором по обочине, в родинках мазутных пятен и в следах экстренных торможений. С левой стороны — пустыри, по которым параллельно улице идут железнодорожные пути, с правой — обвитые змеями вентиляционных труб промышленные здания с покосившимися бетонными заборами вокруг них. На пустырях, между путями обычно партизанят банды бродячих дворняг. Хорошо, когда они чем-то заняты и не обращают внимания на прохожих. Пару раз ржавые рельсы ответвляются и пересекают дорогу, уходя за заросшие маленькими деревцами ворота. Что там за ними — неизвестно. Может быть — разруха, а может — секретные военные объекты. Первое более вероятно. А вместо рельсов на пустыри слева наползает старое Новодевичье кладбище, заросшее кленами с пожелтевшими листьями. Над кладбищем, будто над разрытыми могилами, вьются и мерзко каркают вороны — готично так.

Когда Жека протопал полпути, стал накрапывать мелкий дождь. Жека натянул капюшон кенгурухи и сунул руки в карманы джинсов. Без машины было как-то холодно.

Обошел лежащую посреди тротуара кучу конского навоза. Что за кентавры тут проезжали?

Мысль про кентавров напомнила ему историю, недавно случившуюся с парнем с района по прозвищу Конский. Конский — потому что люди, ходившие с ним в баню или сауну, дали такую характеристику размерам его гениталий. Так вот, этому Конскому случилось возвращаться откуда-то из гостей в вечерний час пик в метро. В гостях угощали чаем и гашишем, и Конский ехал перекрытым в щепу. В метро на него, обильно потеющего и с покрасневшими глазами, напал страх (обычные после ганжи «бояки»), что сейчас кто-нибудь из пассажиров, набившихся в вагон как селедки, разглядит, что он в наркотическом опьянении, попросту говоря — что укурен. Сначала Конский просто закрыл глаза, но так стало еще страшнее. Пришлось таращить глаза и делать вид, что читает рекламные баннеры. И тут внезапно Конский почувствовал, что что-то в толпе дотронулось до его бедра. Он посмотрел — кто бы это мог быть. Никого не увидел. Ладно, решил Конский, кто-то случайно задел его своей сумкой. Но тут до него дотронулись снова. Конский явственно ощутил, как чья-то рука гладит его бедро, обернулся и увидел пристально смотрящего на него пожилого мужчину, сразу лысого и с сединой. «И тут, парни, не поверите, этот мерзкий старикашка осклабился так и во всю начал меня щупать, тьфу ты». Конский, никогда не отличавшийся «гей френдли» настроениями хотел было поднять крик на весь вагон. «И начать бить пакостную морду этого пидора, парни, но тут думаю — точно запалюсь, что перекрытый. Вот уж без дураков. Не смогу ведь адекватно отреагировать на этот беспредел, раскричусь и еще черт знает что. Повяжут. Так и ехал еще две остановки, оглаживаемый старым извращенцем. А когда он выходить стал, наклонился ко мне (я чуть не обосрался, подумал, что поцелует), склизко улыбнулся и прошептал: „Спасибо“. Хули, все штаны себе, наверное, обкончал, пока меня лапал. Теперь прямо боюсь в метро ездить. Жду, когда кредит на машину одобрят».

По адресу, который назвал ему Гази, находился угрюмо-серый шестиэтажный дом с фальш-балконами, портиком с ангелами и цифрами «1913» и барельефом с надписью «Акц. Общ. С.П.Б.Товарныхъ Складовъ». Перекошенный указатель с номером дома — 13. Будь Жека суеверным, не задумываясь, дернул бы отсюда, плюя через плечо. Сбоку от здания был кирпичный забор с разобранным проемом. Туда, по битому кирпичу, был заезд, накатанный автомобилями.

Жека огляделся. Воскресенье, поэтому улица в промышленном районе была пустынной и мрачной. Пока он шел, по ней проехало три-четыре машины, а людей он так и не встретил, только у Московского в заваленном опавшими листьями как в клипе ДДТ сквере на лавочке мерзли два дедка с бутылкой крымского портвейна и шахматами. Над проспектом виднелась вывеска отеля «Holiday Inn». Сам отель скрывался за навевавшим мысли о репрессиях сталинским домом, вид на который, в свою очередь, почти полностью загораживали деревья с кружащимся над ними вороньем.

Да уж, и за забором явно не Нарния. Жека мысленно вздохнул и шагнул вперед. Честное слово, когда-нибудь он дошарится по этим подворотням.

Охрустительно, как сказал бы Фью, хрустя осколками битых стекол, он прошел вдоль торца здания под неуютного вида полуразрушенными балконами на четвертом и пятом этаже. Втягивай-не втягивай голову — не поможет, если что упадет сверху. Двор за домом был заросшим и изрытым глубокими ямами, будто искали клад или закапывали, а потом — выкапывали трупы. Возле каменных блоков непонятного назначения стоял остов сожженного «спринтера».

Темно-синий новенький японский кроссовер, о котором говорил Аббас, примостился у исписанного революционными лозунгами нового времени (кто их тут увидит, кроме бомжей и крыс?) двухэтажного флигеля со слепыми оконными проемами. Выглядел «субару» тут как труп Настасьи Филипповны в темной квартире Рогожина. Приближаться к нему не хотелось — это уж точно.

Вообще, место было из тех, где убивают. Жека постоял, прислушиваясь и стреляя глазами по темным проемам окон. Казалось, его палят голодными взглядами из всех щелей. Где-то равномерно барабанила по листу железа вода. Облезлые стены, порванные трубы, останки асфальта под ногами, плотная взвесь дождевой пыли из низких туч. Планета Шелезяка какая-то. Суши-бары с красотками в мини-юбках и бесплатным Wi-Fi, по всем ощущениям, были на другом краю мира.

Разглядывая двор из-за угла дома, Жека, наконец, осознал, чего он боялся, что за заноза сидела у него в… А где, кстати?.. После «лексуса» он больше не верил Аббасу и всей его хачёвской шайке-лейке. Если это не угон, зачем нужен он, Жека? Тот же Темир мог сам забрать «форестера».

«Хватит уже загоняться», — сказал себе Жека. Назвался груздем… Весь наэлектризованный, подобравшийся как кошка, готовый в любую секунду пуститься в бега, он приблизился к «субарику». В груди колотилось и прыгало сердце. Он вздрогнул и по его шее пробежал озноб, когда оглушительно лопнуло попавшее под подошву «гриндерсов» стекло.