— За оградой? Вместе со своими принципами, запрещающими нарушать закон?

— И с необходимостью сохранить работу, чтобы прокормить семью. Вы слишком молоды, госпожа Даньята, чтобы принимать во внимание столь обыденный мотив, но, поверьте, многие изощренные преступления совершаются обычными людьми с обычными проблемами.

«Он всерьез пытается бросить тень на инспектора? Или заговаривает мне зубы?!» — до Флоры вдруг дошло, что, рассуждая об убийстве, управляющий непринужденно избавился от двух бутылок из пяти — отправил их в утилизатор ловким жестом фокусника.

— Прекратите! Это улики!

Он, уже не скрываясь, выбросил третью.

— Улики чего? — спросил с нажимом. — Воровства? Не буду отрицать. Но полиция увидит в них улики в деле об убийстве. Поразмыслите хорошенько, госпожа Даньята. Разве я не прав? — В утилизатор упала четвертая бутылка.

— Нет! — Флора схватила последнюю и выскочила в коридор. — Не правы! Дилена Рокса больше нет, а Ален… Он не такой. Еще не такой! Не совсем такой! Ему нужна справедливость.

Лиам Рут усмехнулся и развел руками в притворном огорчении.

— Справедливость? Скоро это слово исчезнет из виандийских словарей. Но вы верьте в сказки. Вы ведь можете стать настоящей госпожой Рокс, вам сомневаться нельзя. И раз уж мы честны друг с другом, позволю заметить, что драгоценную улику вы испортили. На ней ваши пальчики, госпожа Даньята. Кто знает, вдруг вы сами ее подложили?

Флора едва не швырнула горемычную бутылку в стену, признавая свою оплошность. Стекло прошелестело по дождевику, и она опомнилась. Там, на холоде и дожде, Перс ищет настоящие зацепки! Ее задача — облегчить ему жизнь, а не искать наглого вора.

Но кого же покрывал управляющий? Подчиненного? А, может, кого-то небезразличного…

Жасмин протерла глаза и потянулась за баночкой с кофе.

— Я правильно поняла ситуацию, Персик? — сказала, разыскивая взглядом чашку. — Наша виандийка спасала тебя из пруда? Из пруда? Спасала? Тебя?

Напарник вышел из ванной комнаты, вытирая голову пушистым полотенцем с одуванчиками. Мокрый деловой костюм он сменил на обычные черные штаны и клетчатую рубашку с короткими рукавами, кожаный портфель сушился в углу, а вот обуви не повезло — ей судилось нечаянно утопиться.

— И не спрашивай, Жас. — Перс тяжело вздохнул. — Виандийскую логику понять трудно, а у Флоры она особенно извращенная. Представь: ночь, холод, пруд, в который предположительно что-то уронили, и ни души вокруг. Что бы ты подумала?

— Что сканирование ничего не показало, поэтому обыскивать пруд нет смысла. — Жасмин обнаружила чашку на полу и с сомнением заглянула внутрь, размышляя о микробах и лени. — Полагаю, выводы Снежки были другими?

— Она решила, что я как идиот ощупывал дно вручную и утонул!

— Как Азаль.

— Что — Азаль?

— У нее нет доступа к охранной системе Тори-Эйл, поэтому она бултыхалась по старинке и в общем-то добултыхалась. Не дуйся, Персик! Виандийка испугалась за тебя и сделала глупость. Ее можно понять.

Напарник включил кофейник и подобрал чашку.

— Она могла погибнуть, Жас, — проговорил глухо. — У этой девушки проблемы с самосохранением. Если бы ее не заметил охранник, она бы сейчас кормила карпов!

— Она волновалась! — настаивала Жасмин, чувствуя: еще немного — и Перс переключится на ее собственные «подвиги» на боевом поприще. Это было бы намного хуже, потому что внятных объяснений произошедшего не существовало.

— Волновалась? И волнение дало ей повод считать, что она, не умея плавать, вытащит из воды двухметрового мужчину, который весит вдвое больше ее? Эта девушка начинает меня пугать, Жас.

— Может, тебя пугает то, что ты кому-то небезразличен?

Писк кофейника заглушил ворчливый ответ. Жасмин не стала переспрашивать — протянула руку за кофе с твердым намерением оставить все разговоры на потом.

— Или то, что кто-то вообще способен тревожиться за асианина. — Перс наполнил чашку, но не отдал ее. — О нас ведь заботились только в детстве. В глазах мира асиане — монстры, с ними не может случиться ничего плохого. Спокойной ночи, Жас. — Он взял кофейник и направился к двери. — Я в медпункт, к нашим водоплавным.

— Эй!

— Не переусердствуй с кофе. Сегодня это моя блажь.

Жасмин запустила в Перса подушкой.

— Половина двенадцатого! — крикнула вслед. — Как ты попал в Тори-Эйл? Через ограду?

— Через Алена Рокса. — Напарник не обернулся. — Он приехал после меня, и его впустили без проблем. Спи, Жас. Охранную систему испытаем завтра. Погоду обещают нормальную, так что никаких купаний под дождем.

— Ну и вали, герой-спасатель! Не заботятся о нем, видите ли! А как же я? Моей заботы мало?

— Твою заботу и под микроскопом не разглядишь. — Перс замешкался на пороге. — Или ночные сообщения с вопросом: «Ты живой, Персик, а то я не знаю, заказывать ли большую пиццу?» тоже считаются?

Вторая подушка попала в закрывшуюся дверь. Жасмин беззлобно выругалась, вмазала кулаком по спинке дивана и пообещала себе, что не будет ни завидовать, ни огрызаться. Друг абсолютно прав: она, как и любой воспитанный в асианском обществе человек, не привыкла к опеке. С детских лет ее спрашивали не: «У тебя все хорошо? Никто не обижает?», а «У тебя все хорошо? Никого не покалечила?». Это накладывало заметный отпечаток на восприятие мира.

— Только ты всегда был на моей стороне, Персик. Не смей морочить ему голову, Снежка. Не смей!

В пустой комнате слова прозвучали жалко и одиноко. Жасмин хлопнула в ладоши, прогоняя хандру, и выглянула в окно. Ужас, а не погода! В такое ненастье люди носа из-под крыши не кажут.

Почти все люди.

«Азаль. Ты искала то, чего не было. Нечто жизненно важное. Предмет, ради которого ты вернулась в усадьбу и едва не утонула. Что это, а? Что-то, связанное с Роксами? Ты могла бы покривляться и попросить охрану использовать сканер, но предпочла сохранить интригу. То есть речь идет о чем-то незаконном? Не удивлюсь. Дальше — интереснее. Пруд чист, и вариантов всего два: либо в него ничего и не бросали, либо кто-то подсуетился раньше. Итого, появляются три вопроса: «Кто?», «Что?» и «Зачем»? Как насчет ответов, а? Честных, прямых, недвусмысленных ответов? Не расслабляйся, Азаль, правду я из тебя достану. Завтра».

Жасмин погасила свет и вернулась на диван, чувствуя себя сущей развалиной. Хорошо, что Флора предпочла переночевать в медицинском крыле. Видеть никого не хотелось, да и одиночество — лучшее лекарство для рухнувшей самооценки.

Сон не шел, однако на пятисотой сосчитанной овце накатила дрема. Жасмин лежала неподвижно, слушала собственное ровное дыхание и вяло размышляла о том, может ли человеку сниться, что он спит.