– Выходит, оберег опять спас меня? – произнес я одними губами и добавил совсем уж тихо: – Спасибо.

Эмма вдруг распахнула глаза и закричала.

Эмма

Мне снилось, что я бегу по бесконечным коридорам усадьбы советника Гровера, слышу сбивчивое тяжелое дыхание за спиной, чувствуя, как мое тело покидают последние силы, ноги становятся тяжелыми, к тому же вернулась боль, о которой я уже и думать забыла.

Когда бежать стало практически невозможно, я остановилась и, собрав всю свою храбрость в кулак, обернулась на своего преследователя, ожидая увидеть ожившего мертвеца с синими губами, провалившимся ртом и длинными руками с узловатыми пальцами.

Вместо него прямо передо мной стояла и улыбалась Таис. На ней было подвенечное платье, бурое от насквозь пропитавшей его конской крови, от которой меня сразу начало мутить, голова наполнилась вязким туманом. Хотелось кричать, но губы будто склеились.

– Эмма, – услышав родной голос, с трудом повернулась к говорящему, – не бойся, она не та, за кого себя выдает.

– Агве? Где ты, я тебя не вижу! – едва смогла выдавить я, царапая горло ногтями, будто это как-то могло помочь мне кричать громче, а не издавать придушенный хрип.

– Скоро все закончится, вы уже близко, мне нельзя здесь быть, слишком сильная магия, слишком грязная. Она пахнет конской кровью.

– Как мне быть, подскажи? Я чувствую, что скоро умру. Но я не хочу!

– Ты не умрешь, дочка, – голос Агве едва различим, больше похож на отдаленный шелест листвы, – он не позволит.

– Кто он? Скажи мне!

– Скоро ты все поймешь сама, главное, не ошибись, когда придется делать выбор.

Сон подергивается туманом. Картинка чуть дрожит и меняется.

Теперь со мной говорит Ричард.

– Кочевая? Что она тут делает? Кто выпустил оборванку?

– Что ты имеешь в виду? – на глазах у меня сами собой появляются слезы. Почему он так говорит со мной, будто я впервые попала в замок и он еще не знает, кто я такая.

– Она хочет жить. Мм-м, бедняжка. – Таис поджала губы в притворном сочувствии. Ричард почему-то уже стоит рядом с ней и улыбается. Только улыбка его совсем не добрая, она источает яд и ненависть. – Ты ведь ей поможешь? Продлишь бестолковое существование кочевой своей любовью?

– Я люблю одну тебя, ты знаешь. – Он подается вперед, чтобы впиться в губы Таис жадным поцелуем. Он словно не замечает крови, которая уже собралась в небольшую лужицу у их ног, не обращает внимания на то, как пальцы с длинными острыми ногтями размазывают кровь и по его лицу тоже.

Когда Ричард наконец отстраняется, я вижу, как на том месте, где у него должно быть сердце, зияет черная дыра с рваными краями плоти.

– Потерпи, любимый, я все исправлю. – Таис идет на меня, я же понимаю, что не могу сдвинуться с места. Вот она протягивает ко мне руку, и ногти, превратившиеся в когти, впиваются мне в грудь, чтобы вырвать сердце. Оно бьется на ладони Таис, разбрасывая алые брызги.

Боль, которую я испытала в том сне, невозможно пережить, настолько она всепоглощающая и безграничная.

Я и не пережила.

Упала на колени, хватая ртом остатки воздуха, чувствуя, как земное притяжение неумолимо теряет власть надо мной.

Остатками сознания успеваю понять, что чья-то рука отдает чужое сердце мне и гладит по голове, шепчет нечто успокаивающее…

Проснувшись, я не сразу поняла, что вырвалась из кошмара, и, увидев Ричарда, закричала.

– Эмма, тише. Что случилось? – Видимо, от неожиданности его величество растерял всю свою строгость и сразу сделался похожим на удивленного мальчишку, впервые столкнувшегося с женской истерикой.

– Сон плохой приснился. – Я плотнее закуталась в шаль, мне не хватало тепла, мое сердце постепенно остывало, по крупице отнимая надежду на счастливый исход. – Долго я проспала?

– Не очень. – Ричард взъерошил ладонью волосы на затылке, дополняя мальчишеский образ. – Я не уверен, что мы едем правильно, столько лет прошло, да и я изо всех сил старался забыть тот день.

Ричард выглядел растерянно.

Мне стало его жаль. Ему было что терять. Ведь он не мог просто сесть в кибитку и уехать куда глаза глядят, оставив прошлое за спиной. Потому и сидел теперь с абсолютно ровной спиной, сложив ладони на коленях, сохраняя сосредоточенность и готовность в любой момент отбиваться.

Было заметно, что он не привык быть один. Мне казалось, если я протяну руку, коснусь щеки Ричарда кончиками пальцев, ему может стать легче. Возможно, я бы даже могла его поцеловать.

В щеку. По-дружески. Или даже по матерински – так всегда делала Агве, когда мне становилось одиноко и неуютно зимними ночами в кибитке.

Одними кончиками пальцев я коснулась руки принца, и мир не дрогнул и не изменился. Разве что сам принц неожиданно замер, будто оглушенный. Может быть, мне выбрать его в свои покровители? Может, Агве намекала мне, что именно принц может меня спасти?

Я тряхнула головой и сама прервала это наваждение.

Так нельзя! Это неправильно!

– Мне приснилась ваша невеста! – быстро выпалила я. – Мне нужно вам рассказать, ваше величество, – затараторила я, опасаясь возвращения дурацких мыслей в голову.

Агве всегда говорила, что мой покровитель должен любить меня сам. Мне же любить воспрещалось: духовная мать заявляла, что мое и без того слабое сердце не выдержит.

Но жить рядом с кем-то, кто не вызывает во мне ответных чувств, претило.

Каким бы абсурдным ни был мой сон, он показал главное: я и Ричард не пара, мы никогда не сможем быть вместе. Разного поля ягоды. Даже если я ему искренне нравлюсь, то смогу стать в лучшем случае негласной фавориткой короля. Кто-то, наверное, мечтает о таком положении. Но я вдруг представила себя опять живущей в замке. Никогда я не смогу воспринимать его стены домом. Тюрьма, да и только.

– Ты замолчала, – выдернул из мыслей Ричард. – Что тебе снилось?

– Сон, я перескажу его вам и все, что помню из своего детства по рассказам Агве. Нам ведь так и не удалось толком поговорить.

– Я слушаю.

– Не сейчас. – Я покачала головой. – Дождемся привала, Кэрлайл тоже должен это слышать. Неправильно, что мы держим его в неведении. Я же пока посплю. Устала.

Разумеется, я больше не заснула, зато старательно делала вид, что не слышу напряженного дыхания короля, не вижу хмурого выражения его лица сквозь неплотно сомкнутые веки.

Он не пытался «разбудить» меня раньше времени, терпеливо ждал, пока повозка не остановилась и к нам не заглянул Кэрлайл.

– Придется вновь ночевать под открытым небом, ваше величество, – будто виновато сообщил лекарь. – Эмма может остаться в повозке, мы же с вами пока поищем дрова.