– Выяснить не удалось.

– То-есть?

– Официальное подполье не имеет к этому никакогоотношения.

– Соображения?

– Возможно, действовали представители левого крылаподполья, пытавшиеся освободить подсудимого Дэка Потту по кличке «Генерал». ДэкПотту – ответственный и опытный работник штаба, известен тесными связями слевым крылом…

Прокурор бросил наушник. Что ж, все это может быть. И всеэто может быть не так… Ну-ка, перелистаем еще раз. Южная граница,дурак-ротмистр… Штаны… Бежит с человеком на плечах… Радиоактивная рыба, 77единиц… Реакция на А-излучение… Хемообработка нервных узлов… Стоп! Реакция наА-излучение. «Реакция на А-излучение нулевая в обоих смыслах». Нулевая. В обоихсмыслах. Прокурор прижал ладонью забившееся сердце. Идиот! НУЛЕВАЯ В ОБОИХСМЫСЛАХ!

Он снова схватил наушник.

– Кох! Немедленно подготовить специального курьера сохраной. Отдельный вагон на юг… Нет! Мою электромотриссу… Массаракш! – Онторопливо сунул руку в ящик и выключил все регистрирующие аппараты. –Действуйте!

Все еще прижимая левую руку к сердцу, он извлек из бювараличный бланк и стал быстро, но разборчиво писать: «Государственная важность.Совершенно секретно. Генерал-коменданту Особого Южного Округа. Под личнуюсугубую ответственность – к срочному неукоснительному исполнению. Немедленнопередать в опеку подателя сего воспитуемого Мака Сима, дело N 6983. С моментапередачи считать осужденного Мака Сима пропавшим без вести, о чем иметь вархивах соответствующие документы. Государственный прокурор…»

Он схватил второй бланк: «Предписание. Настоящим приказываювсем чинам военной, гражданской и железнодорожной администрации оказыватьпредъявителю сего, специальному курьеру государственной прокуратуры ссопровождающей его охраной, содействие по категории ЭКСТРА. Государственныйпрокурор…»

Потом он допил стакан, налил еще и уже медленно, обдумываякаждое слово, начал на третьем бланке: «Дорогой Странник! Получилась глупаяистория. Как только что выяснилось, интересующий тебя материал пропал безвести, как это частенько бывает в южных джунглях…»

Первым выстрелом ему раздробило гусеницу, и оно впервые задвадцать с лишним лет покинуло разъезженную колею, выворачивая обломки бетона,вломилось в чащу и начало медленно поворачиваться на месте, с хрустомнаваливаясь широким лбом на кустарник, отталкивая от себя содрогающиесядеревья, и когда оно показало необъятную грязную корму с болтающимся на ржавыхзаклепках листом железа, Зеф аккуратно и точно, так, чтобы, упаси бог, незадеть котла, всадил ему фугасный заряд в двигатель – в мускулы, в сухожилия, внервные сплетения, – и оно ахнуло железным голосом, выбросило из сочлененийклуб раскаленного дыма и остановилось навсегда, но что-то еще жило в егонечистых бронированных недрах, какие-то уцелевшие нервы еще продолжали посылатьбессмысленные сигналы, еще включались и тут же выключались аварийные системы,шипели, плевались пеной, и оно еще дрябло трепетало, еле-еле скребя уцелевшейгусеницей, и грозно и бессмысленно, как брюхо раздавленной осы, поднималась иопускалась над издыхающим драконом облезлая решетчатая труба ракетнойустановки. Несколько секунд Зеф смотрел на эту агонию, а потом повернулся ипошел в лес, волоча гранатомет за ремень. Максим и Вепрь двинулись следом, иони вышли на тихую лужайку, которую Зеф наверняка заприметил еще по пути сюда,повалились в траву, и Зеф сказал: «Закурим».

Он свернул цигарку однорукому, дал ему прикурить и закурилсам. Максим лежал, положив подбородок на руки, и сквозь редколесье все смотрел,как умирает железный дракон – жалобно дребезжит какими-то последнимишестеренками и со свистом выпускает из разодранных внутренностей струирадиоактивного пара.

– Вот так и только так, – сказал Зеф менторским тоном.– А если будешь делать не так – надеру уши.

– Почему? – спросил Максим. – Я хотел его остановить.

– А потому, – ответил Зеф, – что граната могларикошетом засадить в ракету, и тогда нам был бы карачун.

– Я целился в гусеницу, – сказал Максим.

– А надо целиться в корму, – сказал Зеф. Он затянулся.– И вообще, пока ты новичок, никуда не суйся первым. Разве что я тебя попрошу.Понял?

– Понял, – сказал Максим.

Все эти тонкости Зефа его не интересовали. И сам Зеф его неочень интересовал. Его интересовал Вепрь. Но Вепрь, как всегда, равнодушномолчал, положив искусственную руку на обшарпанный кожух миноискателя. Все было,как всегда, И все было не так, как хотелось.

Когда неделю назад новоприбывших воспитуемых выстроили передбараками, Зеф прямо подошел к Максиму и взял его в свой сто четырнадцатый отрядсаперов. Максим обрадовался. Он сразу узнал эту огненную бородищу и квадратнуюкоренастую фигуру, и ему было приятно, что его узнали в этой душной клетчатойтолпе, где всем было наплевать на каждого и никому ни до кого не было дела.Кроме того, у Максима были все основания предполагать, что Зеф – бывшийзнаменитый психиатр Аллу Зеф, человек образованный и интеллигентный, не четаполууголовному сброду, которым был набит арестантский вагон, – находился здесьза политику и как-то связан с подпольем. А когда Зеф привел его в барак иуказал место на нарах рядом с одноруким Вепрем, Максим решил было, что судьбаего здесь окончательно определилась. Но очень скоро он понял, что ошибся. Вепрьне пожелал разговаривать. Он выслушал торопливый, шепотом, рассказ Максима осудьбе группы, о взрыве башни, о процессе, неопределенно, сквозь зевок,промямлил: «Бывает и не такое…» и лег, отвернувшись. Максим почувствовал себяобманутым, и тут на нары забрался Зеф. «Здорово я сейчас нажрался», – урча иотрыгиваясь сообщил он Максиму и, без всякого перехода, нахально, с примитивнойназойливостью принялся вытягивать из него имена и явки. Может быть, онкогда-нибудь и был знаменитым ученым, образованным и интеллигентным человеком,может быть и даже наверняка, он имел какое-то отношение к подполью, но сейчасон производил впечатление обыкновенного нажравшегося провокатора, решившего отнечего делать, на сон грядущий, обработать глупого новичка. Максим отделался отнего не без труда, а когда Зеф вдруг захрапел сытым довольным храпом, еще долголежал без сна, вспоминая, сколько раз его здесь уже обманывали люди иобстоятельства.

Нервы его расходились. Он вспомнил процесс, отвратительный илживый, весь заранее отрепетированный, подготовленный еще до того, как группаполучила приказ напасть на башню, и письменные доносы какой-то сволочи, котораязнала о группе все и была, может быть даже членом группы, и фильм, снятый сбашни во время нападения, и свой стыд, когда он узнал на экране себя самого,палящего из автомата по прожекторам… нет, по юпитерам, освещавшим сцену этого страшногоспектакля… В наглухо закупоренном бараке было отвратительно душно, кусалисьпаразиты, воспитуемые бредили, а в дальнем углу барака при свете самодельнойсвечки резались в карты и хрипло орали друг на друга привилегированные.