Еще один удар, — и мои зубы защелкиваются на языке.Кажется — почти половина моего языка падает на пол и отлетает куда-то из-подног.

Хрупкая фигурка миссис Патрик Мэдден сидит на корточках наполу возле тела своего мужа, и богатые люди, те люди, которых они звалидрузьями, пьяно шатаются рядом и смеются.

Потом его жена позвала:

— Патрик?

Лужа крови расползается шире и шире, пока не касается ееюбки.

Она говорит:

— Патрик, довольно, хватит изображать мертвого.

Кровь взбирается по кайме ее юбки, — капиллярныйэффект, — нитка за ниткой пропитывая ткань.

Вокруг меня кричат люди из Проекта Разгром.

Потом миссис Патрик Мэдден закричала.

И в подвале бара «Оружейная» Тайлер Дерден соскальзывает напол теплым куском мяса. Великий Тайлер Дерден, который был совершенством одинмиг, и который сказал, что один миг — это самое большее, что можно получить отсовершенства.

А бой продолжается и продолжается, потому что я хочуумереть. Потому что только по смерти мы обретаем имена. Потому что только по смертимы более не являемся частью Проекта Разгром.

Тайлер стоит неподалеку, в совершенстве сложенный, какангел, во всем своем белокуром сиянии. Моя воля к жизни меня поражает.

Я ведь — образец окровавленной ткани, присохший к матрацу всвоей комнате в Мыловаренной Компании на Пэйпер-Стрит.

Из моей комнаты все исчезло.

Мое зеркало с фотографией собственной ступни, на которой уменя был рак на десять минут. Даже что-то пострашнее рака. Зеркала нет. Дверьтуалета открыта, и мои шесть белых рубашек, черные брюки, нижнее белье, носки иботинки тоже исчезли. Тайлер говорит:

— Вставай.

Внизу, позади, и внутри всего, что я принимал как данность,росло нечто ужасное.

Все развалилось на части.

Обезьяны-космонавты убрались. Все передислоцировано, —липосакционный жир, армейские кровати, деньги, — особенно деньги. Осталсятолько сад и арендованный дом.

Тайлер говорит:

— Последнее, что нам осталось сделать — это акт твоегомученичества. Акт твоей великой гибели.

«Не такой, как эта тоскливая, никчемная смерть, — авдохновляющей гибели, укрепляющей силы».

«О, Тайлер, я изранен. Убей меня прямо здесь».

— Вставай.

«Да убей же меня, наконец. Убей меня. Убей меня. Убей меня.Убей меня».

— Это должно быть внушительно, — возражаетТайлер. — Представь такое — ты на крыше самого высокого здания в мире, всеоно захвачено Проектом Разгром. Дым валит из окон. Столы летят в толпу наулице. Настоящая арена смерти — вот что ты получишь!

Я говорю — «Нет. Достаточно ты меня использовал».

— Не будешь сотрудничать — нас не станет только послеМарлы.

Я говорю — «Ладно, валяй».

— Тогда на хрен вставай с кровати, — сказалТайлер. — И тащи свою задницу в хренову тачку.

И вот, Тайлер и я на верхушке Паркер-Моррис Билдинг, и уменя во рту торчит пистолет.

У нас осталось десять минут.

Паркер-Моррис Билдинг не станет через десять минут. Я знаюэто, поскольку это известно Тайлеру.

Ствол пушки уперся мне в глотку, Тайлер говорит:

— На самом деле мы не умрем.

Я отпихиваю ствол языком за уцелевшую щеку и говорю, —«Тайлер, это как про вампиров».

У нас осталось восемь минут.

Пушка лишь на тот случай, если полицейские вертолеты успеютраньше.

Богу сверху виден лишь одинокий человек, который держитпистолет во рту, — но на самом деле пистолет держит Тайлер, а речь идет омоей жизни.

Берешь одну часть 98-процентного концентрата дымящей азотнойкислоты и смешиваешь ее с тремя частями серной кислоты.

Получаешь нитроглицерин.

Семь минут.

Смешиваешь нитроглицерин с опилками — получаешь милуюпластиковую взрывчатку. Многие обезьяны-космонавты мешают его с хлопком идобавляют горькой соли — в качестве сульфата. Тоже работает. Некоторые обезьяныиспользуют смесь парафина и нитроглицерина. Как по мне — парафин вообще никогдане срабатывает.

Четыре минуты.

Тайлер и я у бортика крыши, пистолет у меня во рту, и я синтересом думаю, насколько он грязен.

Три минуты.

Потом кто-то кричит:

— Стой! — а, это Марла, идет к нам по крыше.

Марла идет ко мне, — ко мне одному, потому что Тайлерисчез. Бедняжка. Ведь Тайлер — моя галлюцинация, а не ее. Быстро, как вволшебном фокусе, Тайлер испарился. И теперь я просто одинокий человек, которыйдержит пистолет во рту.

— Мы шли за тобой! — кричит Марла. — Здесьвсе люди из группы поддержки. Не надо делать этого. Убери пистолет.

Позади Марлы — все больные раком желудка, мозговымипаразитами, люди с меланомой, люди с туберкулезом, — идут, ковыляют,катятся в колясках ко мне.

Они говорят:

— Стойте!

Их голоса доносит до меня холодный ветер, слышно:

— Остановитесь!

И потом:

— Мы сможем помочь вам!

— Позвольте нам помочь вам!

С неба доносится «хоп-хоп-хоп» — полицейские вертолеты.

Я ору — «Прочь! Убирайтесь! Это здание сейчас взорвется!»Марла кричит:

— Мы знаем!

Все это для меня — как момент полнейшего богоявления.

«Я убью не себя», — кричу, — «Я убью Тайлера!».

Я — Жесткий Диск Джека.

Я помню все.

— Это не любовь или что-то там, — выкрикиваетМарла. — Но мне кажется — ты мне тоже нравишься!

Одна минута.

Марле нравится Тайлер.

— Нет, мне нравишься ты! — кричит Марла. — Язнаю разницу!

И ничего.

Ничего не взорвалось.

Ствол пистолета уткнулся в мою уцелевшую щеку, я говорю —«Тайлер, ты что — смешал нитроглицерин с парафином?» Парафин никогда несрабатывает.

Я должен это сделать.

Полицейские вертолеты.