Услышав это, Иван Васильевич насторожился. С некоторых порАнглия стала его любимой страной! Почти два года назад там пришла к властимолодая, двадцатипятилетняя красавица Елизавета, дочь Генриха VIII, который, послухам, прикончил не то шесть, не то семь, не то восемь своих жен. Англияхотела торговать с Московией, а поэтому любой человек, имевший отношение к этойстране, мог рассчитывать на расположение московского царя.

В эту минуту в дверях появился боярин с круглыми отизумления глазами:

– Дох… дохтур Елисей Бомелий! – с запинкой провозгласил он,впервые назвав именно так человека, которому суждено будет…

Впрочем, об этом после.

Иван Васильевич взялся за подлокотники кресла и наклонилсявперед. Он ждал… он и сам не знал, чего ждал, только не того, что увидел.

Вошел высокий человек с черными волосами, которые падали наплечи локонами и отливали не вороненой синевой, а веселой, искрящейся рыжиной.У него была острая, веселая бородка и туго закрученные усы, кончики которыхвздымались выше ушей. Роскошный сборчатый воротник окружал его довольно молодоелицо, на котором сверкали дерзкие прищуренные глаза. Темно-зеленый камзол,сшитый на польский образец, короткие круглые панталоны, открывающие стройные,сильные ноги в туго натянутых чулках, башмаки с острыми носками… И шпага нароскошной, украшенной позолотой и лентами перевязи. Бомелию было не болеетридцати лет, он смотрелся красавцем, отважным и галантным рыцарем, отъявленнымщеголем и чем-то неуловимым напомнил царю князя Курбского. А уж когда Бомелийотвел в сторону шляпу и с припрыжкой раскорячился в иноземном вычурном поклоне,Иван Васильевич насмешливо прищурился.

– Кого это вы ко мне привели, братцы? – спросил негромко, нос такой издевкой в голосе, что Висковатый, видевший государя во всякую минуту изнавший, на что он способен в гневе, откровенно заробел. – Что за ферт?[22]!Усы-то, усы… небось медом напомажены, чтоб этакой загогулиной завились? А ну,закрыть окна! Того и гляди, пчелы со всей округи к нам слетятся, чтоб этимиусищами полакомиться.

Бомелий, не дожидаясь позволения, вскинул голову, выпрямилсяи сверкнул своими озорными зелеными глазами, вмиг сделавшись похожим набольшого черного кота.

– Осмелюсь возразить вашему царскому величеству, – сказал онпо-русски, забавно, но вполне уверенно выговаривая слова. – Сейчас на дворе естмесяц эприл, и пчелы еще почивают в своих ульянах. Икскюз ми – в ульях! Что жекасается мой гардероб, то мне не было доставлено времени на изменение его. Вашистражники вывели меня из-за стола. Вашему царскому величеству должно бытьизвестно, что каждый маэстро… мейстер… о, прошу простить – каждый мастер для своейработы облачается в нужный одежда. Кузнец надевает свой кожаный передник,епископ – стихарь, а солдат – латы и шлем. Если мне будет приказано… – Онизящно повел своей чрезвычайно белой, холеной рукой, на которой мрачно блеснулзолотой перстень с печаткою, в сторону, и все увидели небольшой сундук,внесенный в приемную комнату вслед за Бомелием. – С дозволения вашего царскоговеличества…

Иван Васильевич кивнул, и перед Бомелием тотчас распахнулидверь малого бокового покойца. Благодарно сверкнув своими ослепительнымиглазами, иноземец проследовал туда вслед за слугами, тащившими сундук.

Какое-то время в приемной царило молчание. И царь, иВисковатый были равно ошарашены и видом, и дерзостью незнакомца.

– Где же это он, блядослов, научился по-русски зело борзотараторить?! – наконец разомкнул уста государь, однако в голосе его на сей разне было ни тени издевки.

Висковатый понял, что иноземное обращение «ваше царскоевеличество» пришлось Ивану Васильевичу чрезвычайно по сердцу. Его так изредканазывали купцы и посланники, в том числе англичанин Ченслер, и благодаря этомудобивались от царя чего хотели. Он был весьма падок не только на лесть, но и наутонченную вежливость. Бомелий же выглядел весьма обходительным и галантнымгосподином. И он явно поразил воображение царя!

Висковатый не успел ничего ответить – дверь распахнулась, ина пороге предстал совершенно иной человек, чем тот, который был здесь минутуназад. Куда девались смехотворные кургузые панталоны, обуженный кафтанчик ичрезмерно большой воротник, из-за которого человеческая голова казаласькапустным кочаном, лежащим на блюде?! Бомелий был облачен в черные одеяния,ниспадающие на пол тяжелыми складками, а по ним змеились, пересверкивали узоры созвездий,нанесенные на ткань с необычайным искусством. Висковатый против воли приковалсявзглядом к очеркам созвездий, пытаясь отыскать знакомые Кигачи, Утиное Гнездо иСтановище,[23] однако, разумеется, ничего не нашел. На голове Бомелия былводружен остроконечный серебряный колпак, и даже усы казались менее дерзкими.

Да… Иван Васильевич склонен был развлекать себя разнымикудесами, в его покоях вечно толклись всякие волхвы, чародеи, зелейники,обаянники, сновидцы, облакопрогонники и облакохранители, ведуны, гадальщики,бесноватые пророки, одетые на самый поразительный и диковинный лад, однакотакого человека здесь еще не лицезрели!

– Ты кто же таков? – спросил царь. – Звездочтец?

– По-вашему – звездочтец и звездогадатель, а по-латыни –астроном и астролог, – величаво склонил голову Бомелий, и в руке его оказаласьзрительная трубка. – Вот в сию трубу я наблюдаю звезды, слагаю гадательныетаблицы и могу предсказать жизненный путь каждого человека.

– Каждого? – недоверчиво спросил Иван Васильевич.

– Безусловно, каждого, – последовал ответ.

– И мой?

Бомелий тонко улыбнулся:

– Если на то будет воля вашего царского величества…

– Хорошо, потом, – отмахнулся царь. – Сейчас у меня другаязабота есть. Скажи мне… скажи, правду ли говорят, будто ты великий лекарь?

Бомелий повел бровью:

– Откуда же мне знать, что рассказывают люди?

– Они рассказывают, будто ты исцелил немецкую девку Марту отзагадочной смертельной хвори.

Бомелий пренебрежительно пожал плечами: