— Истинный крест! — побожился Яшкин, хватка на его горле слегка ослабла. — Потерял дня три назад, все никак не соберусь оформить… Мне без телефона как без рук, у меня работа…

Пальцы на горле снова сомкнулись.

— Работа? — издевательски прогундосил первый. — Да ты у нас работяга, кабанчик… Не верю я тебе.

— Чтоб мне сдохнуть, — ерзал Яшкин по земле под железной рукой первого. — Потерял, ну потерял, мужики…

— Ладно, — смилостивился первый. — Если сейчас вспомнишь в подробностях, при каких обстоятельствах потерял, тогда, может быть, и поверю.

— Сейчас, сейчас, — обрадовался несчастный. — Вспомню… Когда же я его последний раз видел?.. Господи, в машине. Я ехал из конторы. Мобильник лежал на панели над бардачком… Точно, тогда еще Федя позвонил — это мой партнер. Мы с ним побалакали, он отключился. Потом, потом…

— Рожай скорей, — наклонился к нему, оскалившись, бандюга.

— Сейчас, сейчас, — засуетился Яшкин. — Я ехал… Куда же я ехал-то? A-а, в ночной клуб. Вылез у «Змейки», мобильник держал в руке. Да-да, и потом тоже. Я все время мобильник в руке ношу, нигде не забываю.

— А тут забыл, — не поверил первый.

— Забыл, выходит, забыл. Там выпил вискаря, девку подцепил (на этих словах оба амбала заметно напряглись)… Ну, вы что, не в курсе, что ли? Там всегда можно телку снять. Я иногда туда захожу. В тот раз заглянул после долгого перерыва — новеньких много, кайф! И эта, которая… Ну, которую я снял тогда, — класс! Все шлюхи — как на одно лицо, тоска берет, а эта… Отпад! Такой изыск! Она, понимаешь, работает от противного — выглядит как дева старая. Серая юбка до колена, блузочка белая, лодочки на ногах, прическа — черное каре. Зато…

— Что? Повтори, — дернулся второй.

— Черное каре… — растерянно промямлил Яшкин, уже жалевший, что столько наболтал.

Он ожидал самого худшего. Чего этот зверюга так взволновался? А вдруг эта «старая дева» его жена или сестра, подумал Яшкин с тоской, или, не дай бог, невеста… Вдруг он мне за нее сейчас «обрезание» устроит или чего похуже? А я болтаю как последний идиот.

Двое снова перешли к внутреннему диалогу.

— Ты понял? Она тиснула мобильник и звонит по нему уже три дня. А я-то голову ломал, с чего бы это она осторожность потеряла. Раньше всегда с разных телефонов на связь выходила, и ни один отследить невозможно — все аппараты в общественных местах. А тут… Сучка уверена, что по чужому мобильнику ее никогда не отыскать, — сказал второй.

— Да-да, — задумчиво и как-то растерянно кивнул первый, более буйный. — Ты знаешь, это странно. Мне кажется, я знаю, о ком идет речь…

— Да? Расскажи, — предложил приятель.

— Не при нем, — обернулся к Яшкину зверюга.

Яшкин сжался.

Закончилось все внезапно. Обменявшись взглядами, бандюганы развернулись, направились в сторону автомобиля, сели — через секунду ни их, ни их катафалкоподобного джипа уже не было видно. Яшкин барахтался в траве, в желудке у него ныло, из носа текло. Темнело. Дальние дома уже погрузились в сумерки. Трава вокруг почернела. Тропинка еще светлым пятном прорезалась сквозь мглу, но едва-едва. Стало чувствительно прохладнее, свежее. Звенели комары. Где-то там, у домов, в деревне, скрипел ворот колодца. С шоссе доносились шорох шин, гул проносящихся мимо автомобилей, там колебался в высоте тусклый свет придорожных фонарей и ослепляли огни автозаправок. Здесь, на обочине, темнело с каждой секундой, Яшкин, как казалось ему, растворялся, тонул в этой темноте. «Мерс» мерцал серебром неподалеку. «Разве так можно с человеком? С ходу кулаком в живот… Дикость какая! Варварство. Я же готов все по-человечески… Поговорить, обсудить спокойно, как цивилизованные люди… Подонки! Суки!» — Тут Яшкин прикусил язык и весь покрылся холодным потом. Он не мог вспомнить, произнес он секунду назад это ругательство вслух или приложил бандитов мысленно. Он нервно оглянулся вокруг, как будто кто-то — какой-то недоброжелатель — мог подслушать его слова или прочитать его мысли и донести скрывшимся из виду отморозкам. И те вернутся… Он вжал голову в плечи и больше даже в мыслях их не материл и никак не обзывал. «Ничего не объяснили толком. Чего им нужно было?» — недоумевал окончательно расквасившийся Яшкин, шмыгая носом и вытираясь рукавом. Он ничего не понимал.

— Ничего не понимаю! — задумчиво произнес Костов, пялясь как баран на новые ворота в раскрытую папку с делом Лосского.

Надежда, слышавшая это признание как минимум пять раз за последние два дня, вздохнула. Она уже постигла, что фраза «Ничего не понимаю» в устах шефа означает нечто противоположное ее прямому смыслу. Она означала, что в голове у Костова — такого заторможенного, сонного и медлительного в эти минуты — идет напряженный аналитический процесс. И Костов как раз сейчас начинает понимать гораздо больше, чем он понимал раньше.

— А вдруг покушение на Сохову организовал сам Абдулов, до этого убивший Лосского? — воодушевленно заговорила Надежда, проникнувшись настроением своего начальника. Ей тоже хотелось поучаствовать в аналитическом процессе. Она старательно училась у Костова, подражала ему и хотела стать таким же классным аналитиком. В ее представлении «проанализировать» означало нафантазировать и наврать как можно больше. — Он понял, что любовница (она же сообщница) — слабое звено, она опасна, она может проболтаться. И он нанял кого надо, подвез Сохову к супермаркету, оставил девку одну — и… А дурак киллер дело завалил. Да-а-а, не хотела бы я сейчас оказаться на месте Абдулова.

Рассуждая, Надежда ходила туда-сюда перед носом Костова, возбужденно размахивала руками, складывала в задумчивости их на груди, через секунду разводила ими в недоумении, поднимала саркастически брови, наклоняла голову и возводила очи к небесам. Костов наблюдал за ее гримасами с отсутствующим видом.

— А что там с пулей? — нехотя в конце концов поинтересовался он.

— Да, пуля от «Макарова», в картотеке ствол пока не засвечен. Ну, в общем, больше им толком сказать нечего, — отрапортовала Надежда. И продолжила с увлечением, ей очень хотелось, чтобы Костов оценил ее способности: — Иначе почему Абдулов оставил ее в одиночестве? А теперь он ревет, как заурядный актеришко, пытаясь задурить нам мозги, отвести от себя подозрения. А если все-таки Сохова соврала насчет царапин и царапины были раньше — до траханья? И всю эту порнуху они разыграли, чтобы оправдать борозды на морде Абдулова? (Костов поморщился, но Надежда этого не заметила.) А теперь Абдулову надо убрать сообщницу — она свою роль отыграла.

— Но ведь они ничего не знали о съемке, — захотел поддержать разговор Костов.

Он не верил, что в нем есть какой-то смысл — просто устал от своих размышлений об убийстве Лосского и решил развеяться, отдохнуть.

— Зачем так стараться, устраивать целое театральное представление и так, я бы сказал, отчаянно предаваться вдохновению, зачем так переигрывать? Сохова могла просто прийти ко мне или к тебе и, рыдая, как она сделала это в кафе, сказать: это я расцарапала Абдулову лицо во время секса, который у нас состоялся в то же самое утро, когда обнаружили тело убиенного Олега Лосского. Зачем всерьез разыгрывать столь глубокий эшелонированный «бэкграунд» — и все по-настоящему, а натюрель? Секс по высшему разряду.