предприниматели вынуждены были постоянно доказывать свою пользу социалистической системе, в то время как власти оставляли за собой право менять условия предпринимательской деятельности в случае изменения обстоятельств или приоритетов. Как уже было отмечено, власти начали пользоваться этим правом еще в 1923 году, когда из-за кризиса ценовых ножниц представителям администрации пришлось вмешаться в процессы ценообразования и организации снабжения. Во второй половине десятилетия хронический дефицит товаров заставил последних сталинистов отказаться от следования НЭПу и ускорил коренное переосмысление роли частной торговли в экономике. К 1928–1929 годам, когда пятилетний план, казалось, возродил надежду на совершение социалистической революции в производственных отношениях, экономические власти с энтузиазмом представляли себе торговый сектор «без капиталистов – малых и больших», как позднее писал Сталин [Сталин 1952–1953, 13: 203].

От такого наступления на «капиталистов» пострадал в первую очередь рынок, или, другими словами, экономические механизмы общественного распределения ресурсов, товаров и затрат. Сокращение объемов продаж частного сектора в конце 1920-х годов и в особенности все меньшая роль частной торговли в потреблении рабочего класса заставили представителей власти поверить, что можно обойтись и без «частников» – однако альтернатив им, помимо централизации и бюрократизации, у Сталина было не много, а эти методы были опробованы и признаны непригодными еще в период с 1918 по 1921 год. Экономическая политика конца 1920-х годов была пронизана новой риторикой планирования, но при этом на практике реконструкция торговли означала возвращение к прежним инструментам бюрократического распределения. Была значительно расширена политика контроля цен, крестьянам был снова навязан «товарообмен» вместо обмена сельхозпродукции на рыночные эквиваленты, а для распределения продовольственных и промышленных товаров в городской местности был восстановлен «классовый паек». Даже в кооперативах, которые служили основой социалистической торговли в период НЭПа, произошла серия увольнений избранных ранее руководителей, а сами кооперативы подчинили государственным органам в рамках бюрократической системы. Символом этих изменений (сопровождавшихся также усилением репрессий, напоминавших репрессии революционного периода) стало включение Народного комиссариата внешней и внутренней торговли (Наркомторга) в состав нового органа – Народного комиссариата снабжения (Наркомснаба), который стал реинкарнацией могущественного Народного комиссариата продовольствия времен Гражданской войны.

В данной главе рассматривается движение соратников Сталина по пути переустройства торговли. Я выдвигаю аргумент о том, что в данном случае кризис снова стал причиной экономического радикализма, особенно когда восприятие кризиса политиками затронуло важнейшую сферу продовольственного снабжения. И снова «чрезвычайные меры» довели социалистическую экономику до такой степени централизации, которая не была по большому счету ни жизнеспособной, ни желаемой. Руководителям заводов и другим представителям советской власти на местах снова приходилось всеми правдами и неправдами снабжать рынок потребительскими и промышленными товарами в достаточном объеме, чтобы сохранить свое «маленькое дело» [Рыков 1990:136]. Наконец, как мы увидим в последней части этой главы, «огосударствление» экономики привело к возрождению уличной торговли, поскольку дефицит товаров и резкое сокращение количества магазинов вынудило граждан добывать средства для оплаты покупок на полулегальных базарах.

НЭП, взгляд снаружи: торговая политика в тени товарного голода

Кризис ценовых ножниц, происходивший с 1922 по 1924 год, был кризисом стагнации и инфляции: высокие цены на промышленные товары ослабляли спрос, что привело к снижению сельскохозяйственной производительности и поставило под угрозу банкротства фабрики социалистического сектора. Этот эпизод станет уникальным для всей советской истории. С середины 1924 года характерной трудностью советской экономики стала не сложность реализации промышленных товаров, а постоянный дефицит этих товаров по преобладающим регулируемым ценам. Нехватка потребительских товаров привела к разрушению центральной идеи, лежащей в основе концепции использования государством частного сектора и, соответственно, торговой политики периода НЭПа, а именно – убежденности в том, что частные предприниматели могут внести свой вклад в дело строительства социализма. Хотя принцип использования частного сектора не был отвергнут полностью, переоценка его полезности означала, что он отныне перестал сдерживать естественное стремление Коммунистической партии подавлять частных торговцев. Это способствовало сдвигу левых взглядов, согласно которым частное предпринимательство должно было быть полностью искоренено, в сторону политического мейнстрима. История советской торговой политики после 1926–1927 годов – это история постоянно усиливающейся войны против частной торговли даже в большей степени, чем было принято считать ранее.

Самые заметные изменения происходили на рынке хлопчатобумажной ткани – хрестоматийно дефицитного товара в середине 1920-х годов (и, разумеется, на протяжении следующих 25 лет). В обществе, в котором у каждой второй городской семьи была швейная машинка, а большая часть предметов гардероба шилась дома или заказывалась у портного, хлопчатобумажная ткань была самой важной статьей расходов на одежду. Только на оборот текстиля приходилась треть частной торговли в 1924–1925 годах и 12 % розничных продаж социалистического сектора в 1928 году [Banerji 1997: 108; Советская торговля. Статистический сборник 1956:46][220]. Поэтому неудивительно, что, когда текстильные синдикаты и государственные оптовики начали сокращать продажи ткани частным предпринимателям в 1923–1924 годах, торговцы делали все возможное, чтобы добыть необходимые поставки через альтернативные каналы. Одним из источников таких поставок были кустари, которые ткали разные виды грубой ткани на ручных ткацких станках и продавали их крестьянам. Однако так как частные торговцы в основном работали в больших и малых городах, они были чрезвычайно заинтересованы в получении именно фабричных тканей, которые предпочитали городские жители. Государственные розничные торговые точки, особенно в Москве – центре текстильной промышленности, – постепенно отвоевывали у частного сектора рынок оптовых продаж. Согласно серии исследований, проведенных с 1924 по 1926 год, у столичных частных торговцев был более обширный запас тканей, чем у небольших розничных магазинов, принадлежащих государственным и кооперативным сетям, однако ткань хранилась исключительно небольшими отрезами от трех до десяти метров. Несомненно, такие отрезы покупались в социалистических розничных магазинах. К лету 1925 года, когда из-за хронического дефицита текстильных товаров впервые прозвучал термин товарный голод, частные торговцы на регулярной основе платили своим агентам за отслеживание поставок в государственные и кооперативные магазины и за то, чтобы те стояли в очередях за товарами, когда происходил завоз. Очереди формировались практически сиюминутно, и в зависимости от длины очереди ткань продавали отрезами по три, пять или десять метров. Крупные частные предприниматели могли нанимать целую толпу инвалидов, которая занимала для них места в очередях, а мелкие торговцы сами стояли в очереди по несколько раз, после чего отвозили приобретенные товары на базар. Для снабжения торговцев в губерниях появились целые фирмы «специалистов по очередям», которые занимались пересылкой товаров. Стоит отметить, что, как известно, в государственных магазинах приобретали товары и кооперативы, однако именно закупки частных торговцев к 1926 году «несомненно, приобрели массовый характер»[221].

Яркой демонстрацией всей сложности сочетания рыночной экономики с контролируемыми