Орех бросил веревку и отпрыгнул назад с обезумевшими глазами. Гаврош рванулся к нему.

Два! – этот удар тоже оказался точным. Гаврош резко выдернул оружие, и второй труп повалился рядом с первым.

Он огляделся. Вокруг никого не было. За кустами протекала небольшая речка, в ней плавали несколько уток. На поросшем высокой травой пустыре лежала куча спиленных веток. Гаврош вытер клинок об одежду Ореха, проверил карманы обоих, обнаружил немного денег и справки об освобождении. Затем по очереди подтащил трупы к реке и столкнул в воду. Убедившись, что они утонули, далеко забросил штык, следом отправил и справки, предварительно разорвав их на кусочки.

На всё про всё ушло не больше двадцати минут, хотя Гаврошу показалось, что прошла вечность. Покончив с внезапными делами, он двинулся через поле и вышел на дорогу, где остановил пожилого мужчину на старенькой «Ауди».

– До города не подвезёте?

– Садись!

Он сел на заднее сиденье, стараясь не показывать лицо. По дороге водитель попытался завести разговор: откуда, мол, да к кому приезжал…

– Из города я, отпускник. Дачу хотел снять на месяц, – соврал Гаврош.

– Ну, и как?

– Не хотят пускать. Или дерут три шкуры. Лучше в городе отдохну…

– Да, цены сейчас кусаются, – кивнул водитель.

На этом диалог и окончился. Всю оставшуюся дорогу Гаврош слушал монолог про то, как было раньше, не то что сейчас…

– Возле автобусной остановки тормозните! – попросил он, когда въехали в город.

Денег за проезд старик не взял.

– Что ты, что ты! – замахал руками. – По пути же!

– Ну, спасибо, отец!

Гаврош вышел у остановки, но автобус ждать не стал, решив, что на вокзал, где могут быть милицейские патрули, лучше не соваться. Пешком вышел на трассу, сел в попутную фуру к дальнобойщику и за умеренную плату доехал до Тиходонска. А там рейсовым автобусом приехал в Яблоневку.

* * *

Многое изменилось на родине за время его службы. Молодёжь разъехалась в поисках лучшей доли, село пришло в упадок: опустела и лишилась шиферной крыши молочно-товарная ферма, многие дома заметно обветшали без хозяйских рук, некоторые были разграблены и уныло смотрели на мир окнами с выбитыми рамами.

Обветшавший родительский дом уже при первом взгляде навевал уныние. Достатком тут и не пахло. Да что там достатком – даже привычный запах свиней выветрился. Тетя Галя явно не сдержала слова о подъеме хозяйства. Покосившийся, пропахший сыростью из-за многочисленных течей в крыше дом, обвалившийся погреб, фундамент сгоревшего старого свинарника и начавший гнить новый.

Внутри стало еще беднее, чем раньше: то ли часть вещей распродали, то ли такое впечатление создавалось из-за того, что даже во временном солдатском жилище на подсобном хозяйстве было уютнее. Одна комната была забита чемоданами, узлами и баулами, в другой на двух кроватях разместились мать Гавроша и тетя Галя. Унылую картину дополнял стойкий запах мочи и плесени.

– Здравствуйте…

Ему никто не ответил. Мать даже не узнала сына – смотрела выцветшими глазами и что-то невнятно бормотала.

– Она уже полгода такая, – не дожидаясь вопросов, пояснила тётка.

– А что врачи говорят?

– Говорят: «Крепитесь, дальше будет только хуже».

– Понятно… А где же свиньи, где новое поголовье?

– Где, где! Сказала бы я тебе! Жизнь так повернулась, что вести хозяйство невозможно стало…

– Да вы и раньше не сильно его вели.

– Знаешь что, умник, – обиделась Галина. – Ты хоть на лекарства матери денег привёз? Зачем вообще заявился? Никто тут жить не хочет! Старики вымирают, молодые все разъехались. Нинку Кузнецову из института выгнали, она прикатила, пожила немного и пропала. Видно, не смогла уже прижиться, все вещички оставила – и фью!

Она глянула с любопытством, но Гаврош только пожал плечами.

– Что мне та Нинка!

Тетя Галя поджала губы.

– Мы тоже переезжаем. В Степнянске квартиру купили. Две комнатки в старом доме, не Бог весть что, примерно, как здесь… Володя уже там, на днях заедет на грузовике, нас заберет с вещами.

– Зачем же менять шило на мыло?

– А что делать? Эта хата не продается, на что наскребли – то и купили. А там все же город – поликлиника рядом, газ есть, печку топить не надо, вечно этот уголь носить… Работа, опять же – Володя сторожем устроился сутки через двое, десятка в месяц выходит. Сегодня он на сутках как раз. А здесь как жить?

– Да я тоже тут жить не собираюсь, – Гаврош вытащил из кармана половину своих денег, положил на кровать. – Только чтобы матери нормально жилось…

– Конечно, Сережа, не беспокойся, – подобревшим тоном ответила Галина, мигом смахнув купюры в карман заношенного халата. – Обедать будешь?

– Нет, в Тиходонск поеду. Буду там обустраиваться…

– А где ты такие деньжищи заработал? Ты ж не генералом служил…

– Свиней раскармливал, резал, а мясо продавали на рынке…

– Шустрый! – сказала Галина, и непонятно было – то ли одобрительно, то ли осуждающе. – А знаешь, Бабаскина убили?

– Какого Бабаскина? – по-прежнему безразлично спросил Гаврош.

– Ну, этого бандюка, как его… Никитоса! Я же тебе написала, что он вернулся. А вскоре его и убили. Как свинью зарезали: горло от уха до уха, и точный удар в сердце!

– Я такого письма не получал, – пожал плечами Гаврош. – Затерялось, наверное. У нас часто письма терялись.

Галина глянула испытующе.

– А к нам Горыныч сразу заявился, про тебя расспрашивал: не приезжал ли в отпуск, и все такое… Может, мол, это ты за отца отомстил?

– Так это не он отца-то, другой… Ну, да черт с ними, Бог накажет…

– Ты что, в Бога стал верить?

– Наставники у меня были набожные. Прапорщик Сивый и прапорщик Тверин.

– Ну-ну… Кстати, и Нинка как раз тогда пропала.

– Объявится, куда она денется…

Галина вздохнула.

– Ладно, мне надо Веру кормить…

– Корми. А я пойду.

– Ну, давай… Адрес наш в Степнянске запиши.

Гаврош вышел на улицу, глубоко вдохнул свежий воздух, осмотрелся. В окно никто не выглядывал: Галина готовит матери еду. Или, скорей всего, считает деньги… Он зашел в котух, вынул из-под стрехи маузеровский штык и черный блокнот, завернутый в полиэтилен. Все, больше ему здесь делать нечего. Окинув прощальным взглядом вросший в землю родительский дом, он вздохнул и пошел к остановке автобуса. Надо было начинать новую, городскую жизнь.

* * *

Охранник на проходной мясокомбината, пожилой мужчина с выправкой отставного военного, доложил по телефону: «Надежда Львовна, кандидат на работу прибыл. Нет, раньше не был, в первый раз».