епископы собирались в Лаворе. Оба посла были опытными и убедительными дипломатами. Они объяснили Папе военную ситуацию и указали, что ересь уже давно перестала быть главной целью крестового похода. Вместо этого священная война превратилась в инструмент амбиций и жадности Симона. Раймунду Тулузскому было отказано в отпущении грехов за скандальное нарушение церковного закона только для того, чтобы оправдать вторжение в его владения. Беарн, Комменж и Фуа, последние завоевания Симона, были верными католической Церкви территориями: разве Симон сам не признавал этого, когда принимал оммаж от их баронов, "если только этим актом он не намеревался сделать себя защитником еретиков"? Послы настаивали на том, что духовные цели крестового похода были достигнуты и ересь искоренена. Любые дальнейшие военные действия могут быть направлены только против добрых католиков и в ущерб другим крестовым походам в Испании и Святой земле. Иннокентий был убежден. "Вам, архиепископ, — писал он Арно-Амори, — следовало бы довольствоваться уничтожением еретиков, вместо этого вы лишили верных католиков их земель и… бессовестно узурпировали владения графа Тулузского". С "нашим избранным сыном", Симоном де Монфором, он был не менее жесток. "Король Арагона сообщил нам, что Вы обратили крестовый поход против верующих, проливая кровь невинных людей… и присваивая земли его вассалов, пока он сражался с неверными". Поскольку Педро II был намерен продолжать войну с маврами, Симон должен был воздержаться от нападений на его владения в будущем и вернуть все, что уже было завоевано в Беарне, Комменже и Фуа. Что касается графа Тулузы, то легаты должны были выяснить мнение епископов и баронов Лангедока и отправить их показания в Рим для личного рассмотрения Папой. Между тем, для христианского рыцарства существовали более неотложные задачи, чем покорение Лангедока, поэтому крестовый поход был приостановлен.

Это заявление Папы было с ликованием встречено при арагонском дворе. Епископ Барселоны был немедленно отправлен в Париж, чтобы передать эту новость французскому двору, где, как надеялись, буллы Иннокентия окажут отрезвляющее воздействие на проповедников крестового похода. Париж все еще оставался в неведении относительно решения Папы. Епископы Тулузы и Каркассона всю зиму активно выступали на стороне Симона. Несмотря на неприкрытую неприязнь французского короля к крестовым походам, они убедили его старшего сына Людовика, которому было двадцать пять лет, возглавить экспедицию на Юг. Благосклонность наследника престола стоила для честолюбивого рыцарства больше, чем благосклонность стареющего скупого короля, и Людовик почти сразу же нашел армию добровольцев. 3 марта 1213 года два южных епископа присутствовали на заседании королевского Совета в столице, на котором отправление экспедиции было назначено на 21 апреля. Эйфория французского двора была прервана прибытием епископа Барселоны и его сопровождающих. Но епископ оказался не таким успешным, как надеялся король Педро. К сожалению, к моменту отъезда из Испании у епископа не было на руках аутентичного текста папских булл, поэтому ему пришлось довольствоваться письмами различных каталонских епископов, ручавшихся за их существование. Они были распространены при дворе, но не обладали впечатляющей силой оригиналов. Неожиданно политическая ситуация резко изменилась и Раймунд в 1213 году был спасен, как и в 1207 году, английским королем Иоанном. В марте Филипп Август неожиданно решил воспользоваться трудностями Иоанна внутри страны и вторгнуться в Англию. Он предложил своему сыну Людовику возглавить вторжение и стать королем Англии. Поэтому сбор, запланированный на 21 апреля, был перенесен в Руан, и армия для похода в Лангедок перенаправлена в порты Ла-Манша. Небольшой отряд крестоносцев был собран епископами Орлеана и Осера, но надежда на то, что за ними последуют другие, была разрушена неожиданными успехами короля Иоанна и его союзника графа Фландрского. В мае французам не удалось взять Гент, а их флот был сожжен англичанами при Дамме. Филипп издал ордонанс с требованием, чтобы никто из его вассалов и не думал идти в Лангедок. Вскоре после этого из Рима прибыл кардинал-англичанин Роберт Керзон, чтобы проповедовать новый крестовый поход в Святую землю. Проповедники альбигойского крестового похода получили указание посвятить свои таланты освобождению Иерусалима. Еретики Юга на какое-то время были забыты.

В результате этой череды несчастий Симон де Монфор остался лишь с небольшой постоянной армией и не смог осадить ни Тулузу, ни Монтобан. Ги де Монфор, в июне, с небольшим контингентом, приведенным епископами Орлеана и Осера, осадил Пюисельси, но по истечении сорока дней осаду пришлось прекратить. Симон, с остатками своей армии, бесцельно бродил по Тулузену, разрушая заброшенные замки, выкорчевывая сады и уничтожая урожай. Сама Тулуза была переполнена голодными, озлобленными беженцами. Оставшиеся не удел наемники, безземельные аристократы и крестьяне, бросившие свои сожженные поля, запрудили городские улицы со своим скотом и телегами, набитыми домашним скарбом. На ночь они стекались в заброшенные монастырские обители. Днем же совершали набеги на окраины, обрушиваясь на отдельные группы крестоносцев со свирепостью людей, которым нечего терять. В конце июня городское ополчение взяло штурмом небольшой замок Пюжоль в десяти милях от Тулузы, где обосновались три рыцаря Симона. Рыцари укрылись в башне, и им предложили сохранить жизнь, если они сдадутся, но когда их привезли в Тулузу, разъяренная толпа ворвалась в их темницу, протащила их по улицам на волокушах и повесила на виселице за городскими воротами.

24 июня крестоносцы собрались в Кастельнодари, чтобы стать свидетелями посвящения в рыцари старшего сына Симона де Монфора — Амори. Для Симона это был момент особенной важности. Его желание основать новую династию было очень сильным, как это всегда было в тех лишенных местных корней обществах, основанных рыцарями-авантюристами: Утремер (Левант, Заморье), Сицилия, нормандская Англия. Наследственность была символом постоянства, которым больше всего дорожили новоприбывшие. Посвящение в рыцари означало для молодого человека не только вступление в военную касту; оно связывало его с ведением дел его отца, дел, которые однажды станут его собственными. Поэтому рьяный самодержец Филипп Август отложил посвящение сына в рыцари до двадцать второго года его жизни, да и то поставив целый ряд щекотливых условий. Но Симону нужен был его сын-наследник. Кроме того, он думал о пропагандистском значении этой церемонии, торжественном утверждении того, что рыцарство — это церковный орден, а война в Лангедоке — священная война. Он распорядился возвести шатры для гостей на лугу за Кастельнодари, а алтарь установить в открытом павильоне на вершине холма. Здесь находились епископы Орлеана и Осера в великолепных одеждах, а Амори подвели к ним его отец и мать, чтобы вручить ему меч и пояс с алтаря. Окружающие священнослужители разразились пением Veni Creator Spiritus. Амори повернулся, чтобы принять почести крестоносцев как наследник своего отца. Пьер Сернейский, наблюдавший за церемонией сквозь слезы умиления, счел ее религиозный подтекст прекрасным новшеством. В действительности же она ознаменовала собой очередной этап процесса, превращавшего рыцарство в общественный институт, значение которого было церемониальным, а не военным, в еще один инструмент пропаганды войны. Став рыцарем Амори с головой погрузился в свои новые обязанности, так как отец пожаловал ему земли за Гаронной и приказал завоевать