— Папа, я уже давно ужасно взрослая, нечего за меня так переживать! — шутя, выпучиваю глаза, качая головой. — Ладно в Сентхолле, а как же на Орфее, ваши предки тоже обсаживали себя великовозрастными детьми?

— Наши предки, — поправляет меня Дарен. — На Орфее отцы заботились о дочерях, пока не передавали их в руки супругов. С сыновьями иначе. Мальчики считались свободными и самостоятельными с пятнадцати лет.

— И там значит патриархат! Везде нас бедных женщин притесняют эти самцы! Но если ты собрался опекать меня до замужества, боюсь, я состарюсь раньше, потому что я не собираюсь влезать в эту каббалу!

И мы вместе начинаем смеяться.

— Вообще-то живя здесь на Земле, мы изменили многие свои обычаи и правила. Например, ты знала, что на Орфее, если у девушки было два мужа — она считалась хорошей женой?

— Многомужество? — выдавливаю с отвисшей челюстью. — И как уживались эти извращенцы между собой?

— Просто мужчин шудр рождалось гораздо больше, — глядя на моё выражение лица, отец хихикает, — А двойными браками наши предки окупали недостаток женщин. В этом и заключался талант девушки — выбрать себе в супруги таких, которые уживутся вместе, но обязательно, чтобы один из них был лидером, альфой. Мужчины шудры везде стояли во главе, но на Орфее у чистой расы шудр иное умонастроение, восприятие, другой уклад жизни в целом. Ты же понимаешь? Они не мыслят, как земляне, о том, что нужно бежать на работу, потом забрать детей из школы, не забыть поздравить мать жены с юбилеем и успеть выпить с друзьями пиво, и заодно позаигрывать с симпатичной официанткой.

— На Орфее нет пива или официанток? — фыркаю я. — Представляю, что б было, если бы вы соблюдали этот свой обычай в Сентхолле. Вас бы по телеку показывали — город двоемужниц, секта извращенцев!

— Я рад, что к тебе снова вернулась жизнерадостность и веселое настроение, — чуть ли не с придыханием шепчет отец, боясь выпустить меня из объятий. — У меня красивая и очень неординарная дочь!

— О да, я ещё тот уникум. И это ты ещё моей шапки не видел! Пойдём гулять! — спохватываюсь вдруг. — Там столько снега. Хочу слепить с тобой снеговика!

И я как маленькая девочка, нацепив свою шапку с яркими бубонами и тёплую зимнюю куртку с индейскими орнаментами, тащу отца за руку на улицу. Через время натыкаемся на ораву обычной человеческой ребятни, с которыми я, хохоча, забрасываюсь снежками. После чего самозабвенно начинаю лепить своего первого в жизни снеговика, сотворенного в компании с отцом. Вот чего точно нет на Орфее! Кто-то из детей дарит нашему снеговику свой шарфик и рукавицы. Мы приделываем ему нос и улыбку, дурачась и прыгая около снеговика. Мои рыжие патлы торчат из-под шапки в разные стороны, и щёки наверняка красные как у диатезного карапуза, но мой отец не сводит с меня удивленных и счастливых глаз.

А через некоторое время я замечаю, что не он один. … Они стоят и смотрят на меня, как на чудную зверушку из зоопарка. Будто это не они припёрлись на мою планету, а я на их. Грант, Эммин, Тео и Ливия. Делаю вид, что скользнула взглядом по пустому месту.

— Может, сбегаем выпьем чего-нибудь горячего? — говорю отцу как ни в чём ни бывало. — Заодно и от зрителей отвяжемся.

— Вэл, они пойдут следом. Им видимо сообщили, что ты вернулась, — тихо замечает отец в полголоса. — Чтобы они не преследовали нас — нужно поговорить с ними, объяснив, что мы хотим побыть вдвоём. Шудры живут колониями, наш клан, мы все связаны. Когда ты уехала все ощущали некое беспокойство, даже их волна.

— Думаешь, отстанут? Ладно, ты говори, а я постою рядом. Надеюсь, на свежем воздухе меня от них не стошнит.

— Классные бубоны, Вэл! — первой восклицает Ливия, видя, что мы направляемся к ним. Но я оставляю её замечание без внимания. Они для меня не существуют. Отец здоровается, справляется о делах, отчитываясь, что мы вдвоём идём в кафе пить чай. Его тон вежливый, но максимально сдержанный. Я понимаю, что отец не мог не подойти к главе рода, но мне всё равно противны эти реверансы.

— Твоя дочь потеряла дар речи, Дарен? — с учтивой едкостью интересуясь, Грант сверлит меня глазами. Я не смотрю на него, но чувствую на себе этот его взгляд.

— Я потеряла к тебе элементарное уважение, а в отличие от тебя притворяться не люблю! — резко бросаю сквозь зубы, хватаю отца под руку, и чуть ли не тащу его за собой волоком. И тут мне в спину ударяет снежка. Догадываюсь, кто её бросил, но иду дальше. И страшно собой горжусь, что не поддалась на провокацию и не обернулась.

В кафе объедаемся шоколадками и фирменным пирогом. Я развлекаю отца историями о маминых подругах, с которых, наверное, в своё время, снимали сериал «Секс в большом городе». Мы словно обычные отец и его взрослая дочь, выбравшиеся из дому в выходной день. Мы не говорим об огорчениях, о тех тяготах, скрытых у каждого глубоко в душе, мы просто позволяем себе побыть немножечко счастливыми.

Не очень долго. Видно, отцу ещё нужно было оговорить временной промежуток, потому что на входной двери звенит звоночек и в кафе вваливаются Грант и Эммин, присаживаясь через столик от нас. Они не задевают меня, игнорируя, как и я их, но само присутствие этих парней угнетает атмосферу.

— Ты ведь приехала не навсегда? — вглядываясь в меня проникновенным взглядом, спрашивает отец, чувствуя моё состояние.

— На несколько дней. Ты же понимаешь, что я не могу остаться.

— Но ты одна из нас, Вэл. Или ты теперь презираешь всех шудр?

— Только некоторых. Но необходимость сталкиваться с ними делает меня несчастной. Я ведь не отказываюсь от своей принадлежности. Обещаю навещать тебя, только чур болячки не симулировать! — улыбками пытаюсь сгладить его помрачневшее настроение.

— А как же твой дом и всё, что в нём?

Мне больно оттого, что он хватается за любой предлог удержать меня, но я должна быть непреклонной.

— Отдайте всё это тому, кто больше нуждается. … Папа, ну не могу я! — вырывается у меня слишком громко, потому что становится тяжко видеть эти глаза побитой собаки. Но на мой выкрик оборачивается Грант и наши глаза на миг встречаются. Меня передёргивает.

Я не сбегаю, я просто быстро выхожу, а Дарен вылетает следом за мной. Мы ловим такси, но перед тем, как сесть в машину — на противоположной стороне я вижу Джейка. … Он стоит и не сводит с меня глаз. …

Всё мгновенно обрывается, скомкивается, падает, вся моя железная выдержка летит к чертям! «Господи, когда же перестанет так болеть?!»

Грохаюсь на сиденье, такси трогает, и я заливаюсь горькими слезами, до смерти пугая отца. Как бы я ни отгораживалась, не маскировалась — я снова ощущаю, как мне на самом деле охренительно плохо и одиноко, и что у меня не получается это исправить.

***

Проводив взглядом выбегающую девушку, Грант сжал челюсти, сердито прищурив глаза.

— Я же вижу, ты бесишься, сам не свой! — ворчит Эммин, пытаясь понять, что творится с другом. — Не хочешь поделиться? Тебя так злит, что она вернулась?