– Нет, я пойду с тобой. Просто поговорим о другом.

– Как угодно.

– Ева, ты, значит, так и не стала врачом?

– Нет. В первые годы в Германии было очень трудно, я незнала языка, а потом… Я уже не захотела.

– Понятно. А с мамой своей ты встретилась?

– Да, но… Ты же помнишь маму, она всегда была немножкостранной. Они тогда все-таки уехали в Америку. А через несколько лет мамаразошлась с мужем и уехала к каким-то индейцам. Потом перебралась в Перу. Исгинула. Я никогда по сути не была ей нужна. Я поняла, что когда человек стемными непросвещенными мозгами, да еще художественно одаренный, сталкивается счем-то то ли мистическим, то ли просто модным, не в смысле одежды, конечно, смодным течением, что ли, у него быстро съезжает крыша.

– У, как безжалостно. На тебя это даже не похоже. Натебя прежнюю.

– А меня прежней давно нет. Ну, вот мы и пришли.Подожди меня вон в том кафе, я буду минут через двадцать.

Она вошла в какую-то контору.

А он поплелся в кафе. Да, она непрошибаема! Но я ее все-такиприщучу! Но какова… Деревенская в сущности девка, а какой шик, какойаристократизм в каждом жесте. А может приударить за ней, жениться? Ну, это врядли. К тому же я уверен, у нее отбою нет от мужиков. Такие холодные стервыобычно пользуются успехом. Он сразу заказал кофе и воду без газа, хотя ему ненравилось это кафе. Тут курили.

Через пятнадцать минут вошла Ева.

Он вскочил ей навстречу. Помог снять плащ. Она была встрогом сером платье с бирюзовым шарфом. Глаза тоже казались ярко-бирюзовыми.Она села, достала из сумки изящный кожаный портсигар и зажигалку.

– Будьте добры, мне капучино с корицей, –улыбнулась она девушке-кельнерше.

– Ева, ты куришь? – поморщился он.

– Да. Тебе неприятно? Так я тебя не держу.

– Ева, ты почему хамишь?

– Потому что не понимаю цели твоего появления.

– Я хочу видеть сына.

– Зачем?

Он вконец растерялся. Ждал, что она хотя бы спросит, какогосына, начнет возмущаться. Но нет.

– Что значит зачем?

– Зачем тебе понадобился сын?

– Я хочу его видеть. Это же мой сын?

– Ну и что?

– Как ну и что? Я имею право…

– Хорошо. Я дам тебе его телефон. Позвони ему идоговорись о встрече. Он уже взрослый и я тут не при чем.

– То есть ты хочешь сказать, что он в курсе?

– Да.

– Но зачем?

– Что зачем?

– Зачем ты ему сказала?

– Потому что я могла предположить, что в одинпрекрасный день ты заявишься ко мне с этим разговором. И не хотела травмироватьсына.

– Но с чего ты взяла, что я появлюсь? Я же толькосовсем недавно узнал, что у тебя есть сын. И буквально почувствовал, что онмой.

– Вот видишь…

– Так ты и вправду не против, чтобы я с ним увиделся?

– Нет.

– С ума сойти… – он был совершенно сбит столку. – Тебя предупредил мой брат?

– Нет. Просто когда я совершенно случайно познакомиласьс твоим братом на Корфу, я быстро оттуда уехала, и решила подготовить сына квозможности такого поворота дел.

– Ну, ты даешь… Впрочем, ты всегда была холодной ирасчетливой.

– Расчетливой? – Ева опять подняла бровь.

– Ну, не в материальном смысле…

– Да уж.

– Так дай мне телефон.

– Пожалуйста, записывай. – Она продиктовала емудва номера.

– Спасибо.

– Его зовут Петер.

– Петя, значит… Послушай, Ева, я помню, когда вернулсяиз байдарочного похода, мама мне сообщила, что у тебя появился другой. Япомчался к тебе…

– И что?

– Там у тебя делал ремонт какой-то старый мужик. Это ибыл твой хахаль?

– Представь себе.

– Но что ты в нем нашла?

– Всё, Тоник, абсолютно всё. Мужа, фантастическоголюбовника, друга, отца, которого не знала, словом, абсолютно всё.

– А он был в курсе, что ребеночек не его?

– Конечно. Ты же знаешь, я терпеть не могу вранья.

– Знаю, – вздохнул он. – Что, так-таки ипрожила жизнь ни разу не соврав? – недобро прищурился Платон.

– Ну почему? Соврать по мелочи, для спокойствияблизких, это не страшно, а вот глобального вранья не выношу. Оно мешаетспокойно спать.

– Но ты же врала сыну, что этот твой старикашка егоотец?

– Ну, во-первых, я надеялась, что никогда больше тебяне увижу, во-вторых, он был ему настоящим, я бы даже сказала, идеальным отцом,а в-третьих, этот, как ты изволил выразиться, старикашка, даже в последний годжизни в постели давал фору тебе двадцатитрехлетнему!

– Ну ты и сука, подлая грязная сука! – прошипелон.

– Возможно. Но ты сам напросился. Все, ПлатонНиколаевич, с меня довольно. Я дала тебе телефон сына. А с тобой мне неохотадальше общаться.

Она встала, но он схватил ее за руку.

– Подожди, тварь!

– Что еще?

– Сядь, хуже будет.

– Ты мне угрожаешь?

Он выпустил ее руку.

– Сядь! Ева, прошу тебя, сядь!

– Что еще?

– Скажи мне только одно…

– Ну?

– Что у тебя с моим братом?

– Ничего. Ровным счетом ничего.

– И он тебе даже не нравится?

– Нравится. Вернее, нравился… там, на Корфу. А больше яего не видела.

– Думаешь, я поверю? Это же не глобальное вранье, атак, мелочь, для спокойствия души.

– Послушай, это твои проблемы. Все, что ты хотелузнать, ты узнал.

– Я уверен, что ты настроила сына против меня.

– Даже не собиралась.

– Ой ли!

– Да зачем мне это? К тому же ругая тебя, я бы толькоуронила себя. Я больше тебе скажу… Если ты сумеешь найти подход к Пете, я будудаже рада. Только один совет на прощание.

– Любопытно.

– Не вздумай ругать меня. Этого он не прощает. Желаю удачи.Пока.

Лали влетела в магазин. Слава богу, покупателей не было.

– Ну что? – сразу спросила Ирма.

– Черт знает что! Я такого ему наговорила… Понимаешь,он меня бесит, я совершенно не могу его выносить. Мне противно даже, когда ондо меня дотрагивается.