превратился в подростка, которого, казалось, я с легкостью могла бы перенести на руках. Теперь я приходила к нему в кабинет не затем, чтобы набраться мудрости, а чтобы ободрить его и немного отвлечь от горьких мыслей. Как ни странно, мне это удавалось.

В то время он уже не садился с нами за стол, не выходил к традиционному общему обеду. Он брал в кабинет чашку бульону или соку — и тем был жив. Однако всякий раз он подолгу держал чашку в руках, не решаясь сделать глоток. В моем присутствии он становился почему-то смелее, и почти всегда дело успешно завершалось.

— Ну вот, — говорил он, — выпил полчашки. А вчера совсем ничего не мог проглотить. — И жалобно просил: — Принеси мне яблочка, хоть вкус почувствовать.

Зная, что у него рак, он старался не пугать нас. Брал с полки энциклопедию, какие-то медицинские справочники и заставлял нас прочитывать статьи, по-своему толкуя свой недуг. Все мы, конечно, делали вид, что верим ему.

И вот в те самые дни сидели мы с ним вдвоем в гостиной и о чем-то разговаривали. В передней раздался звонок. Теперь уже мало кто к нему приходил — только самые близкие, самые родные. Но, видно, у посетителя было важное дело — его приняли. Услышав голоса в прихожей, дед как будто совсем забыл о моем присутствии, он сосредоточился на главном: надо встретить гостя. Он встал с кресла, пригладил свои мягкие волосы, передохнул. И вдруг что-то удивительное произошло с его лицом: морщины разгладились, появились живые краски, и, улыбаясь, с прежней своей стремительностью он почти выбежал навстречу гостю.

Мне рассказывала бабушка, что в последний день своей жизни в бреду он вспоминал детей. Все чудилось ему, что в больничной палате ползают по полу и играют ребятишки. Кто виделся ему — сыновья ли маленькие или мы, внуки, не знаю. Но болью пронзил меня бабушкин рассказ.

Бабушка пережила деда на восемь лет и успела еще порадоваться правнукам. Все эти восемь лет она посвятила памяти деда. По-прежнему каждый год в день его рождения, 21 июня, на Лаврушинском собирались друзья и близкие. Те же люди в той же комнате сидели за большим круглым столом, но не было уже центра притяжения этих застолий — не было среди нас деда.

Бабушка с годами все больше замыкалась в стенах квартиры — все сильнее болели ноги, так, что пришлось уже и по дому ходить с палочкой. Но, как и прежде, она много читала и каждый раз, как приду, строго меня спрашивала:

— Видела последний номер «Октября»? Обязательно прочти — новая повесть Паустовского.

Самой большой радостью для нее было взять в руки свежее издание «Цемента» или «Вольницы», узнать, что пишется диссертация о творчестве деда, что готовится мемориальная доска для дома на Саймоновском, что где-то по Волге плывет сейчас теплоход «Федор Гладков». И тогда не было человека счастливее ее.

Много труда вместе с дядей потратила она на приведение в порядок архива, деятельно участвовала в издании собрания сочинений деда, особенно дополнительного тома.

Последний наш разговор был о Танюше, моей дочери.

— Учи ее как надо, дай ей хорошее образование, — говорила бабушка. — И воспитывай в труде.

В тот год Таня пошла в первый класс. Теперь она студентка МГУ.

———

Когда мне было лет тринадцать-четырнадцать, дедушка подарил мне «Повесть о детстве» с надписью:

«Милой внучке Свете, чтобы она была хорошей

и стремилась бороться за счастье,

оправдывая посвящение.

С любовью дедушка

Ф. Гладков».

Книгу я храню как самую дорогую реликвию.

II

Изучая в тихом и уютном читальном зале ЦГАЛИ архив моего деда, я раскрыла однажды очередную папку и прочла: «Дорогой Федор Васильевич, несказанно обрадовало меня Ваше письмо, как памятка обо мне; мне так радостно знакомство с Вами...»[26] Слова лились, как музыка, они принадлежали человеку, который весь жил в стихии музыки, — Андрею Белому. В старом, пожелтевшем журнале читала я еще прежде статью его, посвященную роману Ф. Гладкова. Статья так и называлась — «Энергия». Печаталась она под рубрикой «Писатели о писателях» в журнале «Новый мир», в четвертой книге за 1933 год. Письма также относились к этому времени.

Искренний и горячий тон их не мог не взволновать. Хотелось сейчас же узнать, а что же дед мой писал в ответ, как они познакомились. В ЦГАЛИ ни в фонде Ф. Гладкова, ни в фонде А. Белого ответных писем не оказалось. Я направилась в Отдел рукописей Государственной библиотеки имени В. И. Ленина. В старенькой коричневой коробке из-под обуви с двуглавым орлом на крышке собрана картотека писем А. Белого и к нему, составленная его женой, Клавдией Николаевной Бугаевой.

Картотека составлялась, видимо, в течение долгих лет, написана она на небольших листочках самой разной по качеству бумаги, кое-где и карандашом. Из картотеки я узнала, что существуют два письма моего деда к А. Белому — от 18 января и 3 июня 1933 года. Но самих писем здесь также не оказалось.

Отыскались они в Ленинграде, в Отделе рукописей Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина[27]. Не в силах сдержать волнение, развязала я архивную папку и прочла написанные таким знакомым почерком слова: «Дорогой Борис Николаевич! Такое здесь горячее и богатое солнце...» И другую папку открыла: «Июля 19 (1932). Выступление на заседании групкома писателей ГИХЛ. Избрание членом бюро групкома. Знакомство с В. М. Бахметьевым и Ф. В. Гладковым». Это была «Летопись жизни и творчества А. Белого», составленная К. Н. Бугаевой[28].

К сожалению, подробных сведений о знакомстве Ф. Гладкова и А. Белого пока нет. Можно только предполагать вероятность их встречи на Первом пленуме Оргкомитета Союза советских писателей, проходившем с 29 октября по 3 ноября 1932 года, где оба выступали в прениях. Из письма Ф. Гладкова (от 18. I. 33) видно, что он присутствовал на докладе в ГИХЛе «Основные особенности творчества Гоголя», который А. Белый прочитал 10 января 1933 года. Кроме того, известно, что 9 ноября 1933 года А. Белый возвращался с заседания в ГИХЛе пешком вместе с Гладковым. Однако сами письма наводят на мысль о том, что виделись они и разговаривали не только в официальной обстановке, наскоро, в перерывах между заседаниями, но находили время и для бесед более долгих.

Темой переписки является прежде всего роман Гладкова «Энергия» и статья Белого об этом