Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Им пришлось ждать, пока повариха снабдит Роберта списком покупок, а еще ему нужно было заехать в аптеку за аспирином для госпожи Алисии.
– Мне очень жаль, барышня, – произнес он едва дыша, когда наконец появился. – Но не беспокойтесь, мы приедем вовремя.
– Ах, – подала голос Мари, – да ведь несколько минут ничего не решают. Нас же никто не ждет, правда?
Роберт старался изо всех сил. Промчался по аллее до ворот, с должной осторожностью выехал на шоссе, но был вынужден ехать медленно. Снег начал таять, брусчатка сверкала там, где не было солнца, образовалась наледь, и машину то и дело заносило.
– Не волнуйтесь, барышня. Вот въедем в город, и станет получше. Держитесь за ручки дверей, чтобы не ушибиться.
Им навстречу ехали груженые повозки, было слышно, как ругаются извозчики, когда машина опасно приближалась к лошадям.
– Если кляча понесет, твоей вонючей жестянке конец!
Сердце Китти бешено колотилось, она схватила руку Мари и с радостью ощутила, что та была совершенно спокойна.
За воротами Святого Якова езда стала более размеренной, здесь снег был утрамбован бесчисленными колесами и шинами. Роберт поехал по Якоберштрассе, поднялся до Перлахберга, и там она застряли среди других автомобилей, повозок, пешеходов и экипажей. Трамвай тоже встал, пассажиры напрасно ругались и дергали сигнальный шнур.
– Господи боже, что случилось и почему все здесь?
– Должно быть, авария, барышня. Я пойду узнаю.
– Нет! Вы не можете просто так уйти! – в ужасе воскликнула Китти, увидев, как Роберт открыл дверь и вышел.
– Он сейчас вернется, – с улыбкой успокоила ее Мари. – Посмотрите. Он говорит с другим водителем.
Китти была полна решимости идти в случае чего пешком, но Роберт вернулся и сообщил, что прямо перед ратушей опрокинулась повозка с пивом. Бочки раскатились, повредив автомобили, пешеходам тоже досталось.
– И что же нам делать? – В голосе Катарины звучал страх. – Поворачивать обратно?
Роберт сдвинул кепку на затылок и заговорщически улыбнулся. Затем сказал дамам держаться покрепче, он попробует прорваться в объезд. Он тут же проехал между такси и стоящим трамваем и нырнул в переулок. Трясясь и подпрыгивая, автомобиль пробирался по каким-то закоулкам, и – о, чудо – спустя несколько минут снова выехал на Максимилианштрассе. Их машина хитро обогнула площадь с ратушей. Вслед за ними ехали еще несколько такси и машин, водители махали друг другу, бодро гудели – Роберт весь сиял от радости.
– Здорово вы это сделали, – похвалила его Китти. – Смотри, Мари, отсюда уже видны Перлахтурм и ратуша, какие симпатичные у нее башни-луковки, правда? Здание считается величественным, но мне оно кажется неуклюжим и неинтересным. Классицизм – видишь характерные узкие треугольники над окнами? Строгие и симметричные, два крыла посередине, скукота. Но благородно…
Катарина была столь взволнована, что ей было просто необходимо о чем-то говорить. Неважно, о чем, просто исторгать из себя фразы. Она сидела, вцепившись в подлокотник сиденья, и понимала, что несет всякие глупости, и время от времени ей самой было смешно.
– Видишь, Мари, мы сейчас в Верхнем городе. Ты, наверное, нечасто здесь бывала?
– Мне особо нечего было здесь делать…
Китти не дала Мари толком ответить и продолжила болтать сама. Видела ли Мари фонтан Аугустусбруннен? Нет? Август был римский император, это нужно запомнить. А там, вдали, виднеется узкая башня Святого Ульриха. А не находит ли Мари, что Максимилианштрассе какая-то необыкновенно широкая и поражающая воображение? На одном конце ратуша, на другом – большая базилика Святого Ульриха. Это имеет символический смысл: церковное и светское суть две силы, на которых поднялся город. По крайней мере – тут Китти глупо засмеялась – им так рассказывали в школе.
Машина ехала теперь строго прямо, мимо мальчишек, убирающих снег со ступенек, женщин, которые осторожно вступали в лужи, позади протрезвонил трамвай, который успешно выбрался из аварии перед ратушей.
– Мы почти на месте, Мари. Вон фонтан Меркурбруннен, там повернем налево на Халльштрассе. Ты знаешь, кто такой Меркурий? Нет, это не римский император. Меркурий больше, чем император, он бог. Покровитель торговцев и воров. А также тот, кто приносит вести, потому что у него на сандалиях крылышки. Тебе прежде всего нужно запомнить Меркурия, Мари. Хотя бы потому, что у него исключительно красивое молодое тело. Глаза, как смоль, кудрявые волосы, в моменты страсти его зрачки играют золотыми искорками…
И опять глупо захихикала. Господи, что она сегодня несет? Что подумает о ней Роберт? Но какое ей дело до Роберта – он всего лишь на службе. А Мари, ее любимая Мари поймет, она уверена.
Церковь Святой Катарины, в которой располагалось художественное собрание, по сравнению с великолепным белым дворцом Шецлера выглядела весьма скромно. Выходя из машины, Китти рассказала, что Шецлеры были высокомерны и не особо жаловали фабрикантов-нуворишей. Их дворец походил на сказочный замок в стиле барокко, весь в золоте и хрустальных зеркалах для зрительного увеличения пространства.
Она распорядилась, чтобы Роберт ехал дальше и занимался поручениями. Нет, заезжать за ними не нужно, они возьмут такси. Китти заплатила за вход кассиру с седыми бакенбардами. Девушки остались в пальто, было прохладно, а помещения не отапливались, чтобы не портились полотна.
– Смотри, там висят великолепные картины из базилики, их рисовали еще по заказу монахинь. Две нарисованы Гансом Гольбейном. Какие монахини? Так церковь раньше принадлежала монастырю, думаю, это был доминиканский орден. Своими молитвами они могли избавить несчастного грешника от вечного проклятия, потому разбогатели и смогли заказать эти прекрасные алтарные полотна. Как видишь, в давние времена искусство всегда зависело от церкви или денег. Отвратительно. Искусство должно быть свободным, оно должно взмывать в небо подобно сияющей птице…
Служащий в синей униформе сделал Китти знак говорить тише, и она испуганно умолкла.
– Я думаю, тебе нужно выбрать одну из алтарных картин, – прошептала она Мари. – Только подумай, они датированы шестнадцатым веком и довольно старомодны. Но созданы великими художниками. Взгляни на язык тел, на мимику… Лучше всего начать прямо отсюда.
Она понятия не имела, который час, ясно было, что после одиннадцати прошло много времени. Мари была несколько удивлена тем, что Китти усадила ее рисовать уже в первом зале, она бы