кобуре на поясе. — Не доводи до греха, брат! Мне приказано привезти тебя любой ценой.

Усмехнувшись, Камиль делает шаг назад и мотает головой.

— Какой-то дебилизм, — тяжело выдыхает он. — Собирайся, — бросает мне через плечо. — Со мной поедешь.

Азиз облегченно опускает плечи. Мы с ним можем лишь обменяться кривыми улыбками вместо приветствия. Безвольные мыши в клетке.

Одевшись, я насыпаю Маркизе побольше корма, подливаю воды и, заметив, что Камиль надевает куртку поверх майки, велю немедленно надеть свитер. Привыкший к моему тотальному контролю, он молча повинуется, и мы отправляемся на виллу Чеховского.

Припорошенные снегом деревья выглядели бы красиво, не будь это место пронизано злом и беззаконием. Держась за руку Камиля, я ступаю по брусчатке, и каждый мой шаг тяжелым эхом отдается в голове. Мне бы потянуть его обратно, взять билеты на край света и улететь в один конец. А я добровольно веду Камиля в бандитское логово, из которого еще недавно всеми силами вытаскивала.

Служанка берет мое пальто и его куртку, и мы следуем за Азизом в гостиную. Адель сидит на диване, Чеховской в кресле. Ни детей, ни Глеба тут нет.

— Что это за цирк? — фыркает Камиль, едва мы входим. — Кому я понадобился так срочно?

— Мне, — произносит незнакомый мужской голос.

Из кресла, стоящего к нам высокой спинкой, поднимается статный мужчина с аккуратно стрижеными пепельными волосами. Его глаза — серо-голубые и холодные — как-то странно улыбаются, учитывая, что тонкие губы даже не намекают на улыбку. Он словно рад нас видеть, но старается не подавать вида.

— Если бы Азиз сказал, что тебя вызвал я, ты бы не приехал, — договаривает он, и я слышу, как скрипят зубы Камиля.

Адель пожимает плечами, Чеховской разводит руками.

Не трудно догадаться, что этот человек — их отец. Уж больно похожи детки на него. Особенно сын. Взгляд, как под копирку.

— Не рад отца видеть?

— Отца?! — рычит Камиль, отпустив мою руку и сделав грозный шаг вперед. — Помнится, при нашей последней встрече ты поставил меня на место! Уточнил, что я тебе не сын и никогда им не был! Какого хрена тебе сейчас от меня понадобилось?! Десять лет спустя?!

Адель подскакивает с дивана, Чеховской бросается к Камилю.

— Брат, брат, угомонись! — настойчиво просит он. — Не забывай, что он наш отец.

— Ваш отец! Не мой!

У меня сердце кровью обливается. Похоже, в истории этой семьи еще немало подводных камней, которые когда-то побили Камиля.

Я снова цепляюсь за его руку и дергаю на себя.

— Камиль! Посмотри на меня!

Он не реагирует. Сверлит своего блудного отчима исподлобным взглядом и отталкивает Чеховского.

— Я прилетел, как только узнал, что тебя арестовали.

— Три недели назад! — рявкает Камиль. — Три! Недели!

— Говорю же, как только узнал. Вылетел первым рейсом.

— И что?! Мне тебе в ноги поклониться, господин Чеховской?! А не пошел бы ты к черту?!

— Камиль! — вмешивает Адель, продефилировав к отцу. — Он хочет поговорить. Прояви уважение.

— К кому?! К этому человеку?! За что?!

— Камиль… Камиль… — Чеховской продолжает преграждать ему путь к отцу. — Возьми себя в руки, брат!

— Пусти!

— Нет, я сказал! — вскрикивает Чеховской. — Отойди, или я тебя ударю!

— Камиль! — я снова дергаю его за руку. Да что такого ужасного произошло, что он готов на отца кинуться с кулаками? — Азиз! — подзываю растерявшегося парня.

Он подскакивает к нам, тоже хватает Камиля и помогает нам вывести его из гостиной. Я закрываю дверь, а Чеховской и Азиз силой уводят его в соседнюю бильярдную.

— Приди в себя! — Чеховской толкает его к столу.

— Эй! — зверею я. — Осторожней!

Тяжело дышащий Камиль кулаками упирается в стол и опускает лицо. Я глажу его по спине, чтобы он не забывал — я всегда рядом.

— Болен он, — произносит Чеховской, и в комнате вмиг становится до мурашек холодно.

Камиль замирает, как и моя ладонь на его спине.

— Смертельно болен. Он держится, но врачи дают максимум полгода.

Не оборачиваясь, Камиль приподнимает голову:

— Вы знали?

— Нет. Я бы рассказал.

Вдохнув, Камиль с болью рычит сквозь стиснутые зубы. Я в замешательстве. Не представляю, что сделать, как помочь.

— Остынь. И дай ему шанс высказаться. Вдруг последний раз видитесь. — Чеховской кивком подзывает меня в сторону. Я держу его на расстоянии, прекрасно помня его гнилое нутро. — Он вроде прислушивается к тебе. Успокой его.

— Я? — вырывается у меня. — Вы его взбесили, а мне опять усмирять? А может, позволить ему выплеснуть все, что внутри скопилось? Я так понимаю, вы всей семьей это заслужили.

Чеховской закатывает глаза.

— Не будь дурой. В таком состоянии он наломает дров. Не забывай, что он на свободе под залогом, и дело еще не закрыто.

— Из-за вас!

Я пальцем тычу в его грудь и возвращаюсь к Камилю. Беру за руку и тяну к дивану, пока Чеховской и Азиз выходят, прикрывая за собой дверь. Усаживаюсь рядом, буквально липну к Камилю, замком скрещиваю наши пальцы и носом утыкаюсь в его колючую щеку.

— Мой папа умер три года назад, — тихо признаюсь, с горечью вспоминая его. — Я узнала об этом уже после похорон. От нотариуса, когда он передал мне его прощальное письмо. Я была так зла на него, что он бросил нас, не был рядом, когда мы с мамой спасали Вику. И эта обида встала между нами. Я жалею, что не дала ему шанс, не держала его за руку, когда он умирал в одиночестве. Камиль, — я крепче сжимаю его руку, — не совершай моих ошибок. Поговори с отцом, выслушай. Время не повернешь вспять. Чтобы не жалеть потом, поступи правильно сейчас.

Он поворачивается ко мне и шепчет:

— Почему ты возишься со мной?

— Потому что я люблю тебя…

Глава 7. Наизнанку

Камиль

Она боролась с этим. Девочка, слепленная из света. Разум твердит ей, что меня, подонка, нельзя любить. А сердце бьется в унисон с моим.

Она и не заметила, как мы стали единым целым. Сама напугана, что душа предала ее. Сомневается во мне. И правильно делает. Что я могу ей предложить с руками по локоть в крови? Жизнь со вздрагиваниями по любому поводу?

Околдовала ты меня, девочка. Я рассудка лишился, вовремя не остановился, и вот — ты моя.

Запускаю пальцы в ее волосы, задыхаясь от захлестнувшего меня цунами безумия. Не могу ни о чем думать, кроме нее. Набрасываюсь с диким поцелуем на ее податливые губы. Такие нежные и в то же время требовательные. Она никогда не делает мне одолжение. Во всем искренна. Единственная женщина,