де произведение рук самого Фаберже. Хозяин, который в отличие от настырного гостя все же мало-мальски разбирался в предметах искусства не стал с ним спорить, горячо поблагодарив за ценное подношение. Весь вечер Майк назойливо пытался уединиться с виновником торжества для приватной беседы, но сделать это было чрезвычайно трудно, так как Мойнихер ни на минуту не оставался один, пребывая все время в центре внимания. Наконец, торжественный ужин подошел к концу и гости разбрелись по закоулкам роскошного поместья в ожидании того, когда прислуга уберет столы и подготовит площадку для импровизированной сцены и зрительного зала. Тут-то Помпео, ожидавший подходящего момента, и взял несчастного банкира в оборот.

— Брайан, — уцепил он его за рукав пиджака, — мне необходимо с тобой переговорить по очень важному делу, — понизил голос бывший чиновник до уровня заговорщического.

— Ох, Майк, а нельзя ли как-нибудь перенести его на более подходящее место и время? — жалобным голосом проговорил Мойнихер, порядком уже подуставший от всей этой кутерьмы.

— Никак нельзя, Брайан, — развел в стороны свои пухлые ручки Помпео. — Завтра я уже должен быть на Капитолийском холме, чтобы успеть сдать в библиотеку Конгресса документы, взятые мной ранее под отчет. Ты сам знаешь порядки в этой конторе. Если я опоздаю со сдачей, то начнутся всякие придирки, а там и до служебного расследования недалеко.

— Ну, хорошо. Выкладывай, что там у тебя? — сморщился, как от зубной боли «профессиональный Гобсек», явно предполагая, о чем может пойти речь.

— Что, прямо здесь, на ходу? — тоже скривил лицо с тремя подбородками отставник. — Может, найдется какое-нибудь укромное местечко для беседы старых приятелей?

При слове «приятелей» легкая тень пробежала по лицу Мойнихера, считавшего этого толстяка всего лишь одним из своих деловых партнеров.

— Хорошо, Майк, — согласился банкир, — я готов уделить тебе ровно двадцать минут своего времени, пока устанавливают сцену и расставляют стулья.

С этими словами он указал рукой в сторону беседки, находившейся неподалеку. Они спешным шагом проследовали туда, где и уселись на одну из скамеек, уединившись от посторонних глаз, словно влюбленная парочка. Попутно банкир отдал незаметный знак своим охранникам, чтобы они обеспечили им конфиденциальность, не подпуская к беседке праздношатающуюся публику.

— Говори. У тебя мало времени, — сразу взял быка за рога практичный до мозга костей ростовщик.

— Ты ведь знаешь, дружище, что моя отставка была абсолютно неожиданной, не только для окружающих, но и для меня самого, прежде всего. Я даже не знаю, что стало первопричиной для того, — слукавил Помпео. — Какой-то дьявол вселился в, и без того, бешеного Дона, никогда не отличавшегося учтивостью и хорошими манерами. Она обрушилась на меня, как гром среди ясного неба.

— И ты, стало быть, ведать не ведаешь, за какие провинности получил под зад коленом? — ухмыльнулся банкир.

— Нет, поверь мне! — приложил пухлые оладьи ладоней к сердцу Помпео. — Я и сам бы это хотел знать!

— Не верю, — продолжал ухмыляться собеседник, развалившись на скамейке и положив, нога на ногу. — Судя по тому, что вместе с тобой турнули и Джину с Марком, вы где-то сильно обмишурились. Вот только не знаю еще где. Ну да все равно это вскоре всплывет на поверхность. Может это как-то связано с инцидентом в небе над Баренцевым морем? — предположил он, прищурившись.

— Боже, мой! — вскинулся Майк, заламывая руки, как дешевый провинциальный актер. — О чем ты говоришь?! Где я, а где Баренцево море?!

— Ну, не знаю, — пожал плечами Мойнихер. — Впрочем, какая теперь разница за что тебя выгнали в разгар предвыборной гонки? Видимо, Дон, посчитал тебя балластом на своем терпящем бедствие корабле, — констатировал он с палаческой откровенностью.

Помпео сделал вид, что не услышал явного оскорбления в свой адрес, а потому продолжил свои стенания:

— И я абсолютно не знаю, что мне теперь делать?! Все, с кем я имел до этого деловые связи, отвернулись от меня, будто я больной проказой или на мне стоит печать дьявола, которую все видят кроме меня самого.

— Может так оно и есть? — задумчиво произнес Брайан, продолжая играть с бывшим Госсекретарем, как кошка с мышью.

— Но ведь ты же не сделал этого, — попробовал подольститься к нему потенциальный посетитель биржи труда.

— Меня мало заботит сиюминутная конъюнктура, — с холодным высокомерием произнес хозяин поместья. — Что ты хочешь от меня? Не виляй своим облезлым хвостом, старый лис. Говори прямо, что тебе от меня надо?

— Говорю честно, как перед Распятием, я оказался на мели, как выброшенный штормом сухогруз, — признался толстяк.

— Странно слышать такие речи от такого прожженного и непотопляемого пройдохи, — с нескрываемой ехидцей в голосе произнес распорядитель полутора триллионов долларов. — Неужели ты до сих пор не озаботился о своем неизбежном приземлении с высот власти?

— Да в том-то и беда, что нет! — воскликнул Майк, всплеснув руками. — Все произошло так неожиданно. Я, конечно, знал, что моя отставка неизбежна, так или иначе. Но я думал, что это будет после того, как Трампа «прокатят» на этих выборах. А уж до передачи власти в январе будущего года, я как-нибудь продержусь и успею навести «золотые мосты», попутно прицепив себе «золотой парашют». А оно, видишь, как все обернулось?!

— Но насколько мне помнится, после продажи «Thayer Aerospace» и «Private Security» у тебя еще оставалась «Sentry International». Я позабыл, чем она занимается? — продемонстрировал отличную память Брайан.

— Она занимается поставками нефтепромыслового оборудования, — горько усмехнулся Помпео, пораженный тем, насколько в курсе его дел оказался собеседник. — Но ты, можешь догадаться и сам, насколько хорошо идут там дела на фоне мирового нефтяного кризиса. Фирма в долгах по самые уши и вряд ли сможет пережить нынешнюю передрягу на рынке. Если уж таких гигантов, как «Экссон» и «Шеврон» штормит вовсю, то куда уж мне с моей захудалой фирмой? — подпустил в голос плаксивых нот Майк.

— Ты хочешь сказать, что вообще ничего не оставил на «черный день»? — внимательно, с ног до головы оглядел он своего бывшего делового партнера, который страстно желал им оставаться и впредь.

За те четыре дня, что прошли с момента скандальной отставки бывший Госсекретарь сильно изменился, как внешне, так и внутренне. Всегда улыбающийся со здоровым румянцем толстячок сейчас выглядел просто ужасно. Вся его дородная некогда фигура потеряла свой лоск и оплыла, как стеариновая свеча. Он просто превратился в бесформенное тело, на котором даже костюм сидел, словно снятый с чужого плеча. Былой румянец на щеках совсем исчез, превратив лицо в серую пергаментную маску, покрытую сетью множества едва заметных глазу морщин. И если четыре дня назад он не выглядел на свои реальные пятьдесят семь, то сейчас ему смело можно