ноги начали затекать от неудобного положения, и когда мокрый нос Рика уткнулся мальчику в руку, Себастьян обнял пса и тихонечко вздохнул.

Не было слышно ни звука. Лишь его дыхание и дыхание пса. Секунды превратились в минуты, а минуты в часы… Он понятия не имел, сколько времени он уже сидел в этом страшном шкафу, но в тот момент, ожидание казалось вечностью — не меньше…

Себастьян погладил жесткую шерсть пса, пытаясь унять колотящееся сердце и расслабить мышцы. Только бы не впасть в панику! Потому что если…если…

Когда от волнения мальчик начал задыхаться, по деревянному полу раздались тяжелые шаги. Себастьян замер, молясь, чтобы эти шаги принадлежали дяде Джонатану, но тело покрылось холодным, липким потом.

Потому что он знал шаги Джонатана.

И знал походку Короля.

И сейчас это был тот самый звук…

Дверцы шкафа скрипнули, мальчик почувствовал, как его взяли за шкирку, а потом он ощутил удар. Рик громко залаял, кружась и прыгая рядом. Но больше всего пугала не боль, не лай собаки-поводыря, а жалобные, тихие просьбы его матери:

— Пожалуйста, Эдвард… Не трогай его…

— Не трогать, говоришь? — голос короля был жесток, как и вся его сущность. — Как же тогда я должен поступить с этим выродком, Ники, мм?

Себастьяна взяли за грудки и подняли на руки. Он начал брыкаться и вырываться, но его связало магией. Металлический привкус на языке вызывал тошноту, но он держался. Лишь бы отец отпустил маму!

— Ребенок тут не причем, — глухо произнес Джонатан.

Дядя? Он тоже тут?

Себастьян обрадовался, когда услышал голос дяди. Значит не все так плохо… Значит они смогут выбраться, и мама…

— Да что ты?

— Только не Киллиан… Убей меня… Только не он, только не Киллиан…

Никасия задыхалась от рыданий, а у Себастьяна даже не было сил сдвинуться с места или открыть рот, он ничего не мог сделать. Мурашки ужаса поползли по его позвоночнику.

— Его зовут Себастьян, — взревел Эдвард. — И я обязательно убью тебя, моя милая, ведь я так долго тебя искал. Но сначала…

— Эдвард, отпусти ребенка, — в голосе Джонатана слышался испуг. — Прошу тебя, отпусти ребенка.

— Ты уже предал их. Какая тебе разница, Джонни, убью я этого щенка или нет?

— Это ребенок, Эдвард. Как ты можешь…

— Себастьян, попрощайся с мамочкой, ты больше ее не увидишь. Ах, какая забавная оговорка, не так ли?

Мальчик изо всех пытался разлепить губы, но их словно склеили, а мышцы сковали невидимой цепью.

— Отпусти его!

Себастьян слышал, как Никасия задыхалась, но вероятно это были не слезы. Это было что-то пугающее, отвратительное, что-то с металлическим привкусом… Что он делал с ней?!

— Твое наследие умрет вместе с телом, — прохрипела женщина. Себастьян услышал какой-то стук, словно на пол упало что-то тяжелое. — И ты сам в этом виноват.

Эдвард расхохотался.

— Мое наследие… А что случилось с твоей страной, Ники, мм? Что случилось с твоей драгоценной Чаровией?

— На твоих руках лежит смерть стольких жизней, Эдвард… Пожалуйста, — она зашептала, — пожалуйста, опомнись. Еще не поздно все исправить.

— Ох, Ники… Ты думаешь, почему я до сих пор не убил твоего выродка? В нем течет королевская кровь Чаровии. А это, моя дорогая Ники, значит лишь одно: Себастьян станет следующим королем Эленейроса.

— Но, Эдвард! — вскричал Джонатан. — Мальчик не выдержит магию такой силы! Он слабый, ты разве не видишь?!

— А может наш маленький Себастьян слаб из-за своей никчемной матери? Ники, каково это умирать у меня в ногах? Я стерпел твое предательство, стерпел твоих ублюдков, но ты думала, что мое терпение безгранично? Все могло бы быть по-другому… приди ты ко мне хоть раз…

— Я бы никогда… — прошептала Никасия страшным голосом.

По щекам мальчика потекли безмолвные слезы… Нет… Пожалуйста… Мама!

Он усиленно пытался прислушаться к голосам, но среди них больше не было голоса матери… Никасия больше не говорила. Куда его несут? Что с его мамой?!

В груди начало печь, да так нестерпимо, что Себастьян едва мог вздохнуть. А потом воздух накалился до предела и он увидел нечто странное, яркое, болезненное… Голова раскололась на тысячи осколков, глаза заслезились от ослепительного света — такого, которого он никогда ранее не ощущал.

А повернув голову, мальчик почувствовал, что от него ничего не осталось. Ничего кроме боли и ужаса. В руинах разрушенного дома, на деревянном полу, лежала она. Никасия.

Мужчина, что нес мальчика на руках, резко затормозил.

— Я чувствую магию… — прошелестел он голосом Эдварда.

Тогда Змеиный Король впервые увидел свою мать.

Глава 27 — Сон

Настоящее время…

Гоэль. Королевство Эленейрос.

Аспид.

Она спала. Лунный свет обнимал ее лицо, пуская тени от длинных темных ресниц. Аспид часто ее разглядывал. Пожалуй, слишком часто, чтобы это можно было назвать нормальным.

Она не видела его, но он словно призрак следовал за ней по пятам: подолгу наблюдал, как она читает, как задумчиво кусает ручку, когда ее прелестную голову разрывают противоречивые мысли. Иногда он следил за ней каждый день. Иногда чаще. Зачем? Он и сам не мог ответить на этот вопрос: наверное одержимо проверял, что его звездочка в безопасности. И какие скверные вещи с ним бы не происходили, какие бы ужасные вещи он не делал, всего один ее взгляд или даже вдох расслабляли его напряженное тело.

Ария пошевелилась, когда Киллиан сел на кровать. Та под ним прогнулась и скрипнула. Он не хотел ее будить, но что-то царапало в груди… чернело и корчилось. Ему нужно убедиться.

Ему нужно исцелиться.

Аспид наклонился ниже, любовно пригладил волосы девушки. И прошептал на грани слышимости:

— Скажи мне, Ария, это по-настоящему? Я собираюсь рискнуть всем.

Посмотри на меня. Посмотри на меня, звездочка…

Девушка сонно моргала, пока пыталась осознать, что он находится рядом. В ее спальне, ночью. Осознает ли она, насколько уязвимой является?

— Киллиан, — сонно прошептала Ария, улыбнувшись. Она лежала на боку, подоткнув под себя одеяло вместе с парочкой подушек. Она всегда спала таким странным образом.

— Это правда вы?

— Это правда я, — ответил он тихо.

Его рука потянулась к ее растрепавшимся волосам, заправила прядь за ухо, чтобы нежно провести по бархатной щеке. Девушка зажмурилась и выдохнула:

— Вы мне снитесь?

— Может быть, — Киллиан, прищурившись, улыбнулся. Она ластилась об его руку, словно кошка, а в глазах — самое искреннее, что Аспид когда-либо видел. Это обожание с примесью печали, это то, что заставляло его почти мертвое сердце биться чаще.

Горечь на языке впервые отозвалась чистым удовольствием. Он потерял мать в раннем возрасте, был