В отсутствие Омара бин Малика она, похоже, оказалась здесь самой интересной персоной, так что охотники забросали ее бесконечными вопросами. Они расспрашивали о ее товарах и путешествиях, о ее телохранителе (Лули хмыкнула, когда его назвали «таинственным») и ее истории. Она поделилась с ними тенью истины, туманной, но занимательной полуправдой.

Затем, когда они покончили с основной едой и перешли к десерту, она показала им свои реликвии. Их было немного, основную часть она продала на Ночном базаре в Мадинне, но достаточно, чтобы удовлетворить их любопытство.

– Как это тебе удается находить столько реликвий, чтобы ими торговать?

Этот вопрос задал охотник со шрамами – как раз когда подали блюда с пахлавой и кунафой. Лули отказалась от кунафы, зато взяла две порции пахлавы. Пахлава была ее любимой сладостью, а у Ахмеда ее готовили удивительно хорошо.

Она повернулась к охотнику и с набитым медовым тестом ртом сказала:

– Увы, это мой секрет.

– Хм… – Еще один охотник (Лули мысленно прозвала его Курносым) задумчиво покрутил в руке сонные четки. – А зачем вообще их продавать, если можно иметь самое ценное собрание?

– Собирательство – это хобби. – Лули выгнула бровь. – А я веду дело.

Да и вообще, какой смысл собирать зачарованные вещи, которые будут просто пылиться на полках? Ценность реликвий – в их применении… И еще дело в выгоде, ведь она живет на средства от их продажи. Запрещенная коллекция ничего бы ей не дала.

Раздраженный юный охотник наклонил голову:

– А разве ваше дело не вне закона?

Он посмотрел на Ахмеда, и остальные охотники, словно по какой-то неслышной команде, тоже уставились на него.

Лули нахмурилась.

– Спасибо, я и сама могу за себя ответить.

Тем не менее она взглянула на Ахмеда: ей было любопытно, что ответит он. Жесткость в его взгляде стала для нее неожиданностью.

Остальные тоже заметили его взгляд. Раздраженный охотник нахмурился:

– Ахмед?

– Что не так? – спросил другой из его товарищей.

Ахмед моргнул. У него был вид человека, который только что проснулся.

– М-м? О нет. Прошу прощения: я был в плену своих мыслей. – Он улыбнулся, однако это было довольно неубедительное подергивание губ. – Мы говорили о реликвиях, да? О том, что их собирают и продают, словно это инструменты?

Лули нахмурилась.

– Это и есть инструменты.

– Ты действительно так считаешь? – Бледная улыбка вали исчезла. – А ты не задумывалась о том, купец, что наживаешься на страданиях?

Эти колкие слова заставили ее содрогнуться. Реликвии – это предметы, зачарованные джиннами и забытые в пустыне. При чем здесь страдания?

– Боюсь, я тебя не понимаю.

Она почувствовала легкое беспокойство и отодвинулась от вали, встревоженная его ставшим вдруг совершенно невыразительным лицом. Такого взгляда у него Лули никогда не видела. Она инстинктивно сжала руки и содрогнулась, ощутив жар колец даже сквозь бинты.

Ахмед засмеялся – тихо и невесело.

– Ну, конечно. – Он обратился к остальным: – Скажите мне, друзья, – тут его губы растянулись в кривой улыбке; ужасающей, чуждой ухмылке, от которой у Лули заледенела кровь, – вы убиваете джиннов, потому что надеетесь украсть их магию? Или вы делаете это ради крови? Ради радости убийства? – Он вскинул руку. – Нет, молчите. Ответ не важен.

Лули недоуменно смотрела на вали. Кто этот ухмыляющийся чужак, сидящий перед ней?

Зерно страха проросло у нее в груди при виде того, как охотники тянутся за своими кинжалами. Она инстинктивно полезла в сумку за компасом – ее путеводной реликвией.

– Сейиди? – негромко позвала она.

Он взялся за свой платок и улыбнулся.

– Ну, снова здравствуй, убийца джиннов. Не хочешь со мной спеть?

Он начал, не дав ей времени ответить, – запел песню, которую она узнала. Кадир называл ее ностальгической. А вот Лули она казалась сетованием на бесконечное, бесплодное путешествие.

Она замечала это пение очень смутно. Сосредоточиться стало сложно. Лули распознала голос одного из охотников. Увидела, как что-то блеснуло в воздухе (возможно, клинок), а потом она ослепла, и осталось только ее сердцебиение, которое становилось все громче и громче, и это было странно, потому что оно словно исходило от компаса и…

Она едва смогла дышать, когда охотник сомкнул на ее шее железный обруч. Боль, жаркая и острая, промчалась по ее жилам и пронизала кости.

Охотник шагнул ближе, прищурил темные глаза.

– Как ты думаешь, сколько лет этой?

– Не меньше ста, – сказал его спутник. – Может, больше.

– Древнее чудовище, – сказал охотник. – Я ожидал большего сопротивления.

Спутник охотника подошел и встал рядом с ним. Единственным, что ей удалось рассмотреть, были его глаза, похожие на кусочки золота.

– Ты можешь говорить, чудовище?

Она не стала отвечать. Ей приходилось слышать о джиннах, которым отрезали языки за то, что они говорили. Она опустила голову и начала молиться. Она старалась не думать о траве у себя под ногами – о той крови, которую охотники пустили из ее вен, чтобы ее вырастить.

Она заставила свои мысли идти другим путем, пока не подумала о Нем. Если Он пробудится и увидит ее с этими людьми, Он… Он… Ну, Он попробует ее спасти – и умрет. А она смирилась с этой судьбой не для того, чтобы Он погиб. Она освободила Его. Она не допустит, чтобы Его снова поймали.

Поняв, что не заставят ее кричать, охотники приковали ее к валуну и бесцеремонно пихнули в озеро. Даже тогда, когда смерть была уже совсем близко, она не прекращала молиться. Не прекращала вспоминать.

Перед ней снова вставал Он – с затравленным взглядом, с окровавленными руками. Как Он стоял, не сгибая спины, когда Его пытали и покрывали шрамами.

А потом она подумала о Его будущем, которое развернулось перед ней подобно карте. Она увидела лагерь в пустыне. Одеяния с мерцающими звездами. Отряд убийц. И Его, перемещающегося по огню, словно дым, приближающегося к рыдающей девочке с компасом в руках. И она внезапно поняла, что этот компас – ее и что это она сама. Она ощутила его вес у себя в кармане и подумала: «Если я не могу провести Его через пустыню рука об руку, я использую эту стрелку, чтобы направлять Его к Его судьбе». Она представляла себе Его облик в тот момент, когда из ее легких ушел последний воздух. И тогда…

Охнув, Лули распахнула глаза. Мир вокруг нее накренился. Передвинув внезапно отяжелевшую голову, она поняла, что лежит на земле, сжимая компас. При каждом вздохе она ощущала эхо своего сердцебиения в деревянном устройстве.

Нет, не своего. Эта реликвия была живой.

Не просто компас, а душа. Жизнь.

Ее сознание поплыло, и на несколько мгновений она снова вернулась в воду, задыхаясь, умирая. Она выпустила компас. Видение исчезло, стремительно вернув ее в реальность, где Ахмед бин Валид возвышался над ней с кинжалом, и в глазах его горела ненависть. Его платок сбился, открыв золотой ошейник на шее.

– Теперь ты знаешь, каково моим родичам умирать, – сказал он. – Но