Незадолго до семи вечера все трое сошлись в гостиной. Танянадела черные замшевые брюки в обтяжку и ковбойскую рубаху с бисером; волосыона убрала назад и закрепила черной лентой. На ногах высокие ковбойские сапоги,тоже из черной замши, купленные специально для этой поездки. Зоя надела джинсы,бледно-голубую кофточку и туристские ботинки; Мэри Стюарт – серые брюки,бежевый свитер и мягкие мокасины от Шанель. Они остались такими же, какими быливсегда: поразительно дополняя друг друга, совершенно друг на друга не походили.Все-таки их соединяло что-то большее, неподвластное суетным раздорам, и дажедавняя ссора двух подруг ничего не могла изменить. Таня знала честность ипорядочность обеих, и они должны махнуть рукой на глупую размолвку. Ее влекло кподругам так сильно, словно существует незримый канат, не позволяющий ей от нихотдаляться. Вернувшись в гостиную, она застала подруг за разговором о Зоинойклинике: Зоя с жаром что-то рассказывала. Мэри Стюарт заворожено слушала ее.

– Потрясающее подвижничество! – восхищалась Мэри Стюартпо дороге в ресторан.

После этого обе умолкли, словно внезапно вспомнили, чтодавно не разговаривают. Но стоило им сесть за стол, как разговор возобновился.Таня рассказала о своем предстоящем концертном турне, о кинофильме, в которомона как будто соглашалась сниматься. Подруги пожелали ей всяческих успехов. Импредложили занять столик в углу ресторана. Конечно, все присутствующиебеспрерывно крутили головами, любуясь Таней, но никто не посмел клянчитьавтограф или заговаривать со знаменитостью, за исключением хозяйки ранчоШарлотты Коллинз, остановившейся возле них и пожелавшей приятного отдыха.

Шарлотта – интересная женщина с широкой улыбкой ипроницательными голубыми глазами, от которых ничто, казалось, не может ускользнуть.У нее все под контролем: каждое помещение, каждый отдыхающий. Она в точностизнает, что делает в любой момент каждый ее служащий и что требуется клиенту.Организация пансионата вызывала восхищение и у Тани, и у всех остальных. НаШарлотту со всех сторон сыпались благодарности и комплименты.

– Надеюсь, вам у нас понравится, – искренне пообещалаона.

Ни Зоя, ни Мэри Стюарт не осмелились спросить ее о рейсах ипризнаться, что утром уезжают.

– Спрошу в администрации после завтрака, – сказала МэриСтюарт, когда Шарлотта Коллинз прошла к другим столикам. Ока решила, чтополетит в Лос-Анджелес и переночует в «Биверли Уилшер». Можно также полететь вДенвер. Зоин маршрут и того проще: она отправится домой тем же путем, какимприлетела.

– Сейчас я не желаю об этом говорить, – оборвала обеихТаня. – Лучше подумайте хорошенько о своем поведении. У вас столько подруг, чтовы можете себе позволить расплеваться с теми, кого знаете полжизни?

Увы! Причина их раздора достаточно серьезна, и Тане этохорошо известно. Просто ей хотелось положить этому конец. Двадцать один год –вполне приличный срок и можно наконец покончить со старым. Они слишкомнеобходимы друг другу, чтобы так легкомысленно расстаться.

Речь зашла об Алисе, Джейд, только не о Тодде. Ни МэриСтюарт, ни Таня не упомянули мужей. Говорили о чем угодно: о путешествиях,музыке, общих знакомых, книгах, запавших в память, Зоиной клинике. Потом сталивспоминать о колледже, людях, которых терпеть не могли и которых обожали, осмешных субъектах, однокашниках, заставивших о себе говорить в последнее время,о дураках, слюнтяях, тупицах, вульгарных девицах, героях девичьих грез. Многиеиз бывших знакомых погибли во Вьетнаме перед самым подписанием мира, и это былосамой большой несправедливостью – лишиться друзей в последние часы. Но чтобыло, то было... Многие умерли в мирные годы, некоторые – от рака. Зоя зналаистории всех болезней от коллег и друзей, а также потому, что жила вСан-Франциско, откуда многие их однокурсники так и не уехали, так как городнаходится недалеко от Беркли. На протяжении всего разговора подруги ни разу, неупомянули Элли. Возвращаясь в дом, они продолжали обсуждать старых друзей, итолько в гостиной Таня впервые произнесла запретное имя. Она знала, что Элли невыходит у подруг из головы, и решила доставить им облегчение.

– Представляете, столько лет прошло, а я по-прежнему поней тоскую.

– Воцарилось долгое, тягостное молчание.

Потом Мэри Стюарт кивнула.

– Я тоже, – тихо призналась она.

Элли была душой и сердцем их маленькой компании. Она всегдаоставалась самой внимательной, чуткой, нежной. Это была веселая, дажедурашливая девушка, готовая на что угодно, лишь бы рассмешить остальных, вплотьдо появления, на вечеринке в чем мать родила, размалеванная белой краской.Поступив так однажды, заработала соответствующую репутацию. Она откатывалабезумные номера, вызывая всеобщий смех. А потом из-за нее пролились горькиеслезы. Ее смерть стала страшным ударом для всех, особенно для Мэри Стюарт –ведь она и Элли были закадычными подругами. Все трое думали о ней, когда Зоянарушила молчание.

– Жаль, тогда я не ведала того, что знаю сейчас, –мягко сказала она Мэри Стюарт. Таня молча ждала. – У меня нет права говоритьтебе все. Сейчас просто не верится, какой я была глупой. С тех пор часто обэтом думаю. Однажды я села писать тебе письмо – тогда у меня впервые покончил ссобой пациент, Я восприняла это как кару свыше за то, что так жестоко обошласьс тобой.

Казалось, это послужило ей напоминанием о том, что случилосьс Элли, и как она была несправедлива к Мэри Стюарт. – Ведь в таких вещах некоговинить, и мы не смогли бы ей помешать, даже если бы попытались. Поначалувмешательство, безусловно, помогло бы, но потом она все равно бы это сделала,раз появилась такая склонность. В молодости я была слишком невежественна;думам, кто-то из нас должен был заметить грозные симптомы, и в первую очередьты, раз была с ней наиболее близка. Я не могла поверить в то, что ты не знаешь,как она глотает таблетки и пьет. Теперь понимаю: это продолжалось не одинмесяц; наверное, она научилась скрывать свои пороки. Элли могла остановиться,если бы захотела, но вся беда в том, что она не хотела и поступила пособственному желанию и разумению.

От Зоиных слов Мэри Стюарт расплакалась. Ей казалось, чторечь идет не об Элли, а о ее Тодде. Зое это, конечно, невдомек. Таня обнялаМэри Стюарт.

– Жалко, что я тогда так и не написала тебе, Стью, –сожалела Зоя, Теперь и у нее глаза были на мокром месте. – Я никогда не моглапростить себя за то, что тебе наговорила. Кажется, ты тоже меня не простила. Яне осуждаю.

Ссора положила конец их союзу. Зоя обошлась с ней жестоко,несколько дней не давая ей спуску, и даже на похоронах отказалась сесть рядом.Обвиняя Мэри Стюарт в том, что та не смогла схватить подругу за руку. МэриСтюарт страшно переживала из-за несправедливых слов, хотя тогда поверила в ихобоснованность. Ей потребовались годы, чтобы преодолеть чувство вины из-занеспособности спасти подруге жизнь. Она долго еще ощущала себя убийцей...

А потом История повторилась с Тоддом. Казалось, ужас такникогда и не прекращался. Только теперь стало еще хуже: прокурором выступилмуж.