Церера. – Так вот что здесь происходит? Я ударилась головой, когда проскакивала в тот портал, и истекла кровью, прежде чем кто-то успел до меня добраться?

– Что-то не похожа ты на мертвеца, – ответил Лесник. – Ты ведь по-прежнему чувствуешь боль, жар, холод, верно?

– Да, я по-прежнему все это чувствую.

– Ладно, тогда…

Она уловила намек на улыбку, пока он наблюдал за тем, как в голове у нее натужно проворачиваются шестеренки. Церера вернула свое внимание к могиле. Цветы придали сырой земле немного цвета, но скоро они тоже завянут.

– Вы назвали это место Иноземьем… – произнесла она.

– Некоторые и вправду так его называют, хотя вообще-то у него много названий.

– Ничуть в этом не сомневаюсь.

«По-моему, у меня тоже есть для него название. Это Лимб – пустое пространство между раем и адом, между бытием и небытием».

XXV

BEORG (староангл.)

Курган или место захоронения

Из зарослей высокой травы дриада Калио наблюдала, как девушка пересекает двор перед хижиной, чтобы присоединиться к Леснику возле конюшни, где одинокий холмик отмечал яму, в которой похоронили двух женщин. Калио пряталась неподалеку, пока Лесник копал могилу, прежде чем отнести туда то, что осталось от мертвых, и предать их останки земле. Каждую он завернул в мешковину, найденную в конюшне, и сквозь нее проступала их кровь – тень на тени в лунном свете. Калио не думала, что эти женщины особо много весили, особенно после того, как над ними потрудились свиньи, – Леснику пришлось силой отбивать у них то немногое, что от тех осталось. Уложив женщин в яму, одну рядом с другой, он засыпал их слоем земли, а после добавил еще и камней, чтобы помешать любому зверю выкопать их кости, и только потом окончательно засыпал могилу.

Калио была рада, что госпожа Блайт мертва, а вместе с ней мертва и ее дочь. Старуха была настоящим кладезем древних знаний и обучала им своих отпрысков. Вот почему Лесник отправился к ней в надежде вылечить девушку, как и подозревала Калио, но опоздал. Теперь оставалась лишь жалкая горстка обладателей подобных знаний, способных исцелить Цереру, и с ними тоже скоро разберутся. Пытаясь помочь девушке, Лесник доведет кого надо до их дверей, тем самым невольно поспособствовав окончанию правления людей и восстановлению более достойного мироустройства, в котором Калио благодаря ее усилиям займет почетное и спокойное место. И после этого уже не будет так одинока.

Калио не нравился Лесник. Он был слишком уж толковым и расторопным, особенно для мужчины; и он был стар – намного старше, чем выглядел, и все же никак не хотел умирать. Ходили туманные слухи, что его нельзя убить, если только не остановить само время, но Калио знала тех, кто был готов проверить эту теорию. Невзирая на свое долголетие, Лесник все-таки нуждался в сне, а любое живое существо, которому периодически требуется отдых, нельзя назвать совершенно неуязвимым.

Калио пока что оставила Лесника и его спутницу, зная, что позже сможет снова напасть на их след. По пути они держались низин. Ущерб, причиненный этой девицей, нельзя было полностью устранить, и способность Калио скрывать свою наружность отныне была навсегда нарушена. Она по-прежнему могла сливаться со своим окружением, но только совсем ненадолго, и эти усилия истощали ее. Приходилось использовать этот дар лишь в случае крайней необходимости, чтобы поберечь силы.

Так что Калио кралась, перебегая с места на место, милю за милей, пока не приблизилась к одинокому кургану на невозделанном поле, по бокам от которого высились вековые каменные столбы. Она обходила курган, пока не заметила крошечную брешь за самым большим из них – дыру едва ли с ее кулак размером. Прижавшись к ней губами, Калио принялась тихонько напевать.

И из самой глубины кургана чей-то голос пропел ей в ответ.

XXVI

FEORM (староангл.)

Провизия и прочие припасы для путешествия

Лесник позаботился о том, чтобы перед отъездом корову еще раз подоили, а корма в загонах для кур и свиней хватило, по крайней мере, до завтрашнего дня. Он знал несколько крестьянских хозяйств, расположенных неподалеку, хозяева которых наверняка захотят добавить оставшихся без присмотра животных к своему поголовью. Это было лучшее, что можно было для тех сделать.

Для Цереры он оседлал пони Блайтов. Лошадка была немного пегая, с дружелюбным нравом, и, прежде чем усесться на нее верхом, Церера провела с ней некоторое время, угощая ее с руки кусочками яблока, чтобы та привыкла к ее голосу и присутствию. Она никогда не была из тех девчонок, которые мечтали обзавестись своим собственным пони, хотя не то чтобы ее родители были так уж готовы одарить ее подобным образом, – так что какую бы подростковую неприязнь она к ним ни питала, отказ ей в пони не входил в число ее причин. Странно, но те подростковые обиды теперь тоже возвращались к ней, когда Церера вспоминала привычку отца превращать ответ на какой-нибудь простой вопрос в целую лекцию и то, как ее мать на цыпочках обходила стороной порой находящие на него приступы хандры и замкнутости в себе; консерватизм его вкусов в музыке и кино в сочетании с отсутствием у ее матери всяческого интереса к любой популярной культуре, не считая игровых шоу и мыльных опер, а также упрямый отказ обоих видеть мир таким, каким видела его Церера, и признавать неверность стольких своих взглядов на него. Теперь она чувствовала, как эти старые подходы вновь всплывают на поверхность. Даже Лесник уже начинал ее раздражать. Боже, он такой самодовольный…

– Ну как настроение? – спросил он у нее, когда они готовились к отъезду.

– Просто замечательное, – отозвалась Церера, тут же осознав, что прозвучало это так резко и отрывисто, словно на шее у мыши захлопнулась мышеловка. – А почему вы спрашиваете?

– Потому что выражение твоего лица наводит на мысль, будто ты только что слизнула росу с крапивы и это я посоветовал тебе это сделать.

Ей стало неловко, что она так легко выдала себя. Неудивительно, что, даже когда ей было уже лет двадцать, тот же отец мог с первого взгляда угадать направление ее мыслей. Ребенком Церера была убеждена, что он обладает какими-то магическими способностями, тогда как отец просто уделял ей внимание – причем большее, чем она могла предположить. Забавно, как мало людей, даже взрослых, на самом деле трудятся так поступать. Подобно умению слушать, а не слышать, способность обращать внимание на других людей остается недооцененным и недостаточно практикуемым искусством. Ее отношение