– Вам также введут другие вакцины, экспериментальные, – туманно добавила медсестра. – Это обычная процедура.

Так я впервые столкнулась с Большой Ложью – но это выяснилось позже. Тогда же я не почувствовала беспокойства. С чего бы мне не доверять медсестре?

После уколов я, лежа с закатанными рукавами на кровати, воспользовалась возможностью поговорить с Мариной наедине.

– Простите, что не сразу вас узнала.

Она устало улыбнулась. В моих воспоминаниях Марина всегда представала усталой.

– Не волнуйтесь. В конце концов, это мой муж был знаменитостью, а не я.

– Кажется, я понимаю, почему они с вами связались. Во время прошлой войны ваш муж был одним из первых, кто попытался наладить мирный контакт с марсианами…

– И одним из первых, кто на этой войне лишился жизни, – наряду с профессором Стентом и другими проклятыми глупцами.

– Возможно. Но ими двигали благие побуждения, согласны? И вот мы опять пытаемся установить контакт.

– Безусловно, вы правы. Я здесь, чтобы формально оправдать все это предприятие. Я символ своего мужа. Проклятого глупца, – зло повторила она. – Я слышала, что леди Стент, вдова королевского астронома, не пожелала иметь к этому никакого отношения. Но, возможно, это просто слухи. Мало кто сейчас отказывается выполнять свой долг.

Вернулась медсестра и бодро сообщила, что я могу идти, хотя сегодня у меня могут возникнуть симптомы вроде легкой тошноты и надо «быть поосторожнее». Пока в долгое путешествие отправляться было нельзя.

В остальном мне предоставили свободу. Проведя столько дней в преимущественно мужском и исключительно военном обществе, я не смогла придумать ничего лучше, как сбежать: стоял приятный майский день, даром что был понедельник, и мне страсть как хотелось прогуляться. Марина согласилась составить компанию. Но, чтобы обеспечить себе свободный вечер, пришлось переговорить по телефону с лейтенантом Греем: у меня до сих пор не было нужных документов. Мы с ним пришли к своего рода соглашению.

Вскоре после этого рядом с больницей остановилось такси с единственным пассажиром – Тедом Лейном. Грей дал ему задание ненавязчиво присматривать за нами этим вечером. «Все что угодно, лишь бы не платить за выпивку», – ворчал Лейн. Но его компания была достаточно приятной, а в его надежности я не сомневалась.

Такси было уже оплачено, и мы прокатились на нем по городу – в том числе заехали в доки и в гавань. В прошлый раз, когда я смотрела на нее вместе с Филипом Паррисом, в ней сновали военные суда. Теперь они стояли на якоре вдали от берега, там, куда не смогли бы дотянуться марсиане.

Мы вышли на Коммершиал-роуд и прошлись по ней; Лейн следовал за нами на приличном расстоянии. Ему не составило труда затеряться в толпе: вокруг было полно людей в хаки, как и в синих флотских мундирах. Третьим преобладающим цветом был черный. Марина рассказала мне, что черный цвет в последнее время вошел в моду. «Словно мы вернулись во времена Виктории», – угрюмо добавила она.

Помимо нарядов, бросалось в глаза и другое отличие Портсмута от Парижа или Берлина: на улицах почти не было автомобилей. Несколько омнибусов и карет скорой помощи, полицейские и военные машины, несколько такси и частных авто – вот и все. При этом вокруг было полно гужевых повозок – а с ними на улицы вернулись солома, навоз и затхлый запах, от которых Британия избавилась еще до Первой марсианской войны. Как объяснила Марина, все упиралось в нехватку топлива и во всеобщие опасения, что машины привлекают марсиан.

В самом городе я увидела немного оборонительных сооружений. Я заметила прожекторы и орудийные площадки, узнала, что в пяти и в десяти милях от центра кольцом выставлены пушки, а другие стоят вокруг доков – наряду с системами противовоздушной обороны. Увидела я и следы присутствия марсиан: груду кирпичей, стекла и бетона там, где прошел тепловой луч.

Были и менее заметные признаки войны. Самая оживленная торговая улица Портсмута казалась пустырем по сравнению с самым жалким берлинским закоулком. Возле каждого продуктового магазина стояла толпа: мужчины, женщины и несколько детей, выстроившись в ряд, смиренно ждали своей очереди. Их одежда выцвела и износилась, и все они сжимали в руках корзины и розовые квиточки – талоны на еду. В очередях стояли и солдаты – их можно было отличить по изношенным шинелям или потрепанным фуражкам. Война наложила на них свой отпечаток – причем у некоторых, как у бедняги Уолтера, шрамы остались не на теле, а на душе. Я отличала таких людей от прочих по их постоянной тревожности, по тому, как они вздрагивали, как отводили взгляд.

В поисках более приятных впечатлений я попыталась найти книжные магазины, но бумага была дефицитным товаром, как и другие предметы первой необходимости, и мне на глаза попадались только букинистические лавки или развалы со второсортными американскими триллерами. Сага Берроуза о том, как сыны Земли задают марсианам жару на их родной планете, судя по всему, неплохо продавалась. Забавно, но так же хорошо расходилось и новое дешевое издание Летописи Уолтера. Единственной широко доступной газетой был «Национальный бюллетень», бесполезный правительственный листок, который начали выпускать незадолго до гибели Марвина.

Мы зашли в небольшой ресторанчик, и я заказала омлет с грибами и свежеиспеченным хлебом, а также сладкий чай. Это была простая, но сытная пища. Но даже она, как мне показалось, стоила непомерно дорого.

Потом мы отправились на поиски развлечений – и это оказалось весьма непросто. Большинство плакатов, вместо того чтобы рекламировать новые фильмы или спектакли, служили другим целям – они были духоподъемные, менторские или угрожающие:

ЗАПИСЫВАЙСЯ ВОЛОНТЕРОМ

или:

ДЕНЬ БЕЗ МЯСА – ХОРОШИЙ ДЕНЬ

или:

ПРИХВАТИ ВРАГА НА ТОТ СВЕТ!

С последнего плаката сурово взирал Черчилль.

В театрах ставили душещипательные спектакли – например, новые версии «Томми Аткинса» [7] и «Во время войны». Зрители, которые толпились у входа, выглядели довольно заинтересованными, но нам показалось, что от всего этого веет безысходностью, и мы рука об руку пошли дальше.

Часов в девять на улицу повалила новая волна людей, и я пришла к выводу, что кончилась очередная рабочая смена. В толпе было много работниц с новых оружейных заводов; кожа и волосы этих женщин отливали желтым и блекло-оранжевым из-за токсичных материалов, с которыми им каждый день приходилось иметь дело. Целью этих «канареек», судя по всему, было как можно сильнее напиться за короткое время: несмотря на суровую мораль новой Англии, этим вечером в городе было полно дешевого алкоголя.

Марина глядела на них с любопытством.

– Смешно вспомнить, как Марвин в свое время боролся с суфражистками. Теперь его последователи призывают женщин сражаться на войне. Права голоса нам, правда, до сих пор не дали. Впрочем, сейчас это особой роли не играет – с 1911 года не было никаких выборов…