холодил кожу. Но Бёрк было жарко. Вообще, она была мерзлячкой, но рядом с оборотнем ее словно согревало персональное солнце. Бёрк завороженно наблюдала, как перекатываются мышцы под его кожей. Сегодня оборотень сразу сбросил рубашку и остался обнаженным по пояс. Девушка опалило жаром его тела, он горячий, на самом деле горячий. Намного теплее, чем она. И до чего же Гел хорош! Само совершенство! И красота его не слащавая, как у эльфов, а другая — звериная, бешеная, опасная. Сегодня он был напористым и особенно нетерпеливым, а еще привычным уже и родным.

Губы оборотня заскользили вниз по дорожке, где только что прошлись пальцы. Из петельки выскочила пуговица, потом другая. Вытащив края кофты из-за пояса юбки, он расстегнул ее полностью. Гелиодору стал виден переход цвета из зеленого в белый, он был не ровным и проходил ниже ключиц. На руках — оборотень специально подтянул рукава, чтобы посмотреть — зеленый окрас заканчивался на середине предплечий. Вид забавный. Но орчанка от этого совсем не потеряла для него привлекательность.

Гел опустил голову и, осыпая нежную кожу поцелуями, потянул края кофточки в стороны. Под тканью на малышке не было больше ничего. Гелиодор приподнялся на руках, жадно рассматривая желанную плоть. Груди были больше и полней, чем он мог мечтать. Высокие, молочно-белые, с маленькими нежно-розовыми сосками. На их коже почти не было заметно струпьев. Гел нетерпеливо обхватил полушария руками.

— Говорил, только посмотреть, — глубоко дыша, сказала Бёрк сбившимся голосом.

— Врал.

И он опустил голову к вожделенным холмикам.

Как он мечтал о них! Оборотень со стоном обхватил вершинку губами и начал посасывать, лаская языком. Потом открыл рот шире и, вобрав, сколько смог, зарычал. По ее телу пошли вибрации, посылаемые его горлом. Как огненные молнии они зажигали ее тело, скручиваясь в узел внизу живота. Вцепившись в волосы оборотня и продолжая под ним двигаться, Бёрк застонала еще громче. Гел опустил руку и, незаметно для Бёрк, задрал подол её юбки. Пальцы нетерпеливо проскользнули между их телами и начали аккуратно стягивать панталончики. Приспустив ткань, он положил ладонь на мягкий уголок волос. Потом, опустив руку ниже, нащупал заветные лепестки и просунул между ними один палец. Бёрк была мокрая и очень горячая. Его девочка!

— У-у-у.

Губки её сложились бантиком, малышка стонала громче, раскрываясь ему навстречу и ритмично продолжая двигаться под его ладонью.

— Да, милая, да!

У Гела зачастило дыхание. В ушах шумело. Ткань штанов вот-вот готова была разорваться от сильного натяжения.

Как же он хотел ее! Гел соскользнула вниз, оставил пару поцелуев на животе и опустил голову ниже, на заветный треугольник, и заменил палец языком. Бёрк всхлипнула и выгнулась, бесстыдно прижимаясь к нему сильнее. Он разорвал ткань, мешавшую ему, и шире развел её ноги. Раздвинул сладкие лепестки и начал жадно собирать языком ее сок. Он ввел в неё палец и задвигал, распаляя её желание сильнее. Через пару минут по телу орчанки прошли судороги оргазма, она громко и протяжно запела свое «у-у-у-у!» и выгнулась дугой. Быстро обмякла и, тяжело дыша, расслабленно откинулась на покрывало.

Оборотень вернулся к её губам и снова начал целовать, поспешно расстегивая свои штаны — еще мгновение, и кончит прямо в них. Ширинка разъехалась. Гелиодор приподнялся, внимательно смотря на лицо смеска: испугается или заинтересуется? Была она уже с кем-то? Видела, что в штанах у самца? Ему казалось, что нет, потому боялся ее напугать. Вдруг побрезгует, начнет орать или попытается убежать? Мало ли что у его дурочки в голове.

Но нет. Она смотрела с интересом.

— Потрогай, — предложил Гелиодор и перехватил резко рванувшую к нему руку орчанки. — Осторожно. Нежно, — предупредил, а то еще оцарапает. Ишь, сколько прыти.

Он… необычный. Словно стальной стержень, обтянутый бархатом. Нежно, говоришь? Подушечки пальцев легко прошли по темной коже. Не красный, а коричневый, будто деталь от другого. Намного темней, чем остальное тело. А верх… Гладкий, как у лесного гриба. На вершине выступила белесая капелька, и Бёрк пальцем размазала ее по всей головке. Точно, скользкий, как гриб после дождя. Орчанка смущённо хихикнула, а Гел, прикрыв глаза, застонал и поддался вперед, требуя большего.

— Обхвати. Да вот так… — Он наблюдал за ее рукой из-под полуопущенных век. — Хорошо, — стонал, — опять, словно ему больно. Но ведь не больно? Хорошо. Поводила верх-вниз.

Положил поверх ее руки свою и показал нужное движение. Кожа свободно ходила по стволу, когда она делала это сама, можно было не скользить по ней, а двигать туда-сюда. А Гел так часто дышал, выгнулся весь напряженно. Вены на руках налились так, словно вот-вот лопнут. Потом неожиданно дернулся. Прикусил губу и громче, надсадней застонал. Уткнувшись лицом в её плечо, волк прижал пульсирующий член к ее животу. Семя выплеснулось горячими струями, попав на кожу, пупок и завитки её треугольника.

— Что это? — спросила Бёрк. Она провела пальцем по своему животу, собрав немного густой жидкости. Поднесла к губам и с любопытством лизнула.

Гел, наблюдавший за её действиями, застонал и похотливо усмехнулся.

— Семя, — пояснил охрипшим голосом. — Мужское семя. Знаешь о нем?

— Да. — На языке появился вяжущий привкус. — Чтоб детки были.

— Правильно, — усмехнулся сыто и потянул на себя. Пальцами стал растирать семя по ее коже.

— Щекотно.

Она попыталась вырваться. Не очень приятно, когда живот мажут остывающей и липкой штукой.

— Так надо.

Он не отступил, пока не втер всю сперму в ее кожу.

— Зачем? — удивилась Бёрк.

Теперь и кофта намокнет и прилипнет. На улице холодно, будет неприятно идти домой.

— Метка. Чтобы другие знали, что ты моя.

Он выглядел довольным и каким-то сонным. Не агрессивно-напористым, взведенным, словно тетива, а ласковым, словно сытый кот.

— Это хорошо? Ну то, что сейчас было? — смущённо спросила девушка.

— Я кончил, малышка, — ухмыльнулся довольный оборотень. — Это не хорошо, это правильно. В постели все так и завершается. Самец изливает семя… в самку, — последнее слово прошептал у самых ее губ. — Он дарит семена ей, — с этими словами он положил ладонь Бёрк на живот. — И в её чреве завязывается новая жизнь.

Бёрк кивнула — теорию зачатия она знала.

— Ты подаришь мне свое семя, чтобы в моём чреве завязалась жизнь?

Бёрк сама не ожидала от себя этого вопроса. Раньше она не думала о детях. Но это мысль, вдруг пришедшая её в голову, не напугала. Его ребенок… Она бы хотела этого.

Гелиодор как-то сжался от этого вопроса, кажется, он его даже разозлил. Оборотень опустил голову, скрывая ожесточившееся лицо в её волосах.

«Она не хотела меня обидеть. Просто не знает,