преступными намерениями, – бей его первым! Если ты считаешь, что экипаж БМП выполняет преступный приказ, – подожги эту БМП!

Используя понятие, обозначающее явление, люди часто забывают, что понятие – инструмент, отсекающий от реального содержания явления множество черт. Важная просветительская функция обществоведения – объяснять это населению. Но во время перестройки обществоведение взялось за выполнение политического задания и толкнуло общество на ложный путь. Этот мотив изживается очень медленно.

Некогерентность (алогичность)

Деградация когнитивной структуры обществоведения – необычный и плохо изученный объект. Актуальность его изучения чрезвычайна. В результате продолжается и распад общества, скрепленного государством. Одним из важных проявлений этого кризиса стало массовое нарушение логики рассуждений, которое приводило к некогерентности умозаключений и высказываний[36]. Такой тип рассуждений стал стереотипным, авторы высказываний перестали замечать нарушения логики. Это явление стало столь массовым, что для его обзора нет места. Приведем несколько типичных примеров, почти без комментариев.

Началось это во время перестройки и вызывало предчувствие катастрофы. Ведь говорили странные вещи люди, которых нам представляли как цвет интеллектуальной элиты.

А.С. Ципко, ставший известным автором, заявил: «Не было в истоpии человечества более патологической ситуации для человека, занимающегося умственным тpудом, чем у советской интеллигенции. Судите сами. Заниматься умственным тpудом и не обладать ни одним условием, необходимым для постижения истины» [141, с. 345].

Представляете, в СССР люди не обладали ни одним условием для постижения истины. Не имели ни глаз, ни слуха, ни языка, ни безмена. Как же они вообще могли жить, не говоря уже о том, чтобы в космос Гагарина снарядить? И подобные суждения с нарушенной логикой смысла мощным потоком обрушились на умы людей.

В другом месте А.С. Ципко пишет: «Все прогнозы о грядущей социал-демократизации Восточной Европы не оправдали себя. Все эти страны идут от коммунизма к неоконсерватизму, неолиберализму, минуя социал-демократию. Тут есть своя логика. Когда приходится начинать сначала, а иногда и с нуля, то, конечно же, лучше идти от более старых, проверенных веками ценностей и принципов» [142].

Здесь крайняя некогерентность (не говоря уж о несоответствии фактам). Что значит, например, что Польша в 1989 г. «начала сначала, а то и с нуля»? И почему неолиберализм, возникший в конце 60-х гг. ХХ в., «проверен веками»? Уж если А. Ципко считает, что «лучше идти от проверенных веками ценностей и принципов», то надо было бы брать за образец первобытнообщинный строй: он проверен двумястами веков. Или уж, на худой конец, рабство: тоже десять веков его проверяли. Ведь из программы средней школы известно, что частная собственность и капиталистическое предпринимательство – очень недавние и специфические явления.

М.К. Мамардашвили утверждал, что со времен Ивана Грозного в России начался распад социальных связей, который завершился в 1917 г. гибелью общества: «Все пространство Советского Союза – охватившая зона распада общественных связей, социальных связей, т. е. зона отсутствия общества… Я утверждаю, что в 1917 г. произошло коллективное самоубийство общества и государственности» [143, с. 79–80].

Как понимать его категории и термины? Это – аллегории, художественные метафоры или новая оригинальная трактовка понятия общество? Как бы удалось в СССР провести индустриализацию, победить мощную систему фашизма в войне и развить науку, сравнимую с западной, не имея ни государственности, ни общества? А ведь М.К. Мамардашвили в лекциях ратовал за строгость мышления, у него даже есть популярное эссе под названием «Дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно».

В важной книге Н. Шмелева и В. Попова «На переломе: перестройка экономики в СССР» (рецензенты книги – академик С.С. Шаталин и член-корреспондент АН СССР Н.Я. Петраков) говорится: «Наше сельское хозяйство производит на 15 % меньше продукции, чем сельское хозяйство США, но зато потребляет в 3,5 раза больше энергии» [144, с. 169].

Могло ли такое быть, если на 100 га пашни в СССР в 1989 г. имелось 259 кВт энергетических мощностей, а в США – 405 кВт? Потребление энергии измеряется в кВт-часах. Если верить академику-экономисту Н.П. Шмелеву, то получится, что при загрузке в сельском хозяйстве СССР его энергетических мощностей в течение 8 часов в сутки моторы и машины сельского хозяйства США (в расчете на 100 га пашни) работали всего 1,5 часа в сутки. Это следует из простого уравнения: 259·8 = 3,5·405·х, где х – время работы энергетических мощностей сельского хозяйства США за сутки. Автор не удосужился подсчитать.

Развивая в той же книге тезис о якобы избыточном производстве стали в СССР, Н.П. Шмелев пишет: «Мы производим и потребляем в 1,5–2 раза больше стали и цемента, чем США, но по выпуску изделий из них отстаем в 2 и более раза» [144, с. 169].

Это утверждение некогерентно, в нем грубо нарушена логика. Невозможно «потреблять» в 2 раза больше стали, чем США, но при этом «выпускать изделий из стали» в 2 раза меньше, ибо сталь потребляется только в виде изделий – рельсов, арматуры, стального листа и т. д. Кроме того, производство стали и потребление стали – совершенно разные категории. Объект потребления – весь стальной фонд, вся сталь, накопленная в стране за столетие. Это сталь, «работающая» в зданиях и конструкциях, машинном парке и железнодорожных путях. Годовое производство стали – это лишь прирост фонда, поток. Увеличив в 1970—1980-е гг. производство стали, СССР стал постепенно ликвидировать огромное отставание от США в величине металлического фонда, накопленное за ХХ в.

Теперь о «выпуске изделий из стали». Вот справка по СССР: «Как видно из баланса металла по металлопотребляющим отраслям за 1970 г., из поступивших в процесс потребления 98,3 млн т металлопродукции перешло в готовые металлоизделия и в состав сооружений 81,5 млн т, или 83,0 %» [145, с. 298]. Следовательно, чтобы в США смогли произвести из тонны стали в 4 раза больше металлоизделий, чем в СССР, американские фабриканты должны были бы суметь из одной тонны стали произвести как минимум 3,2 тонны металлоизделий. Это при том же количестве отходов. Кстати, количество отходов при металлообработке в СССР снижалось, за 10 лет выход изделий повысился на 3,4 % относительно уровня 1970 г.

В той же книге говорится: «Сейчас примерно два из каждых трех вывезенных кубометров древесины не идут в дело – они остаются в лесу, гниют, пылают в кострах, ложатся на дно сплавных рек… С каждого кубометра древесины мы получаем продукции в 5–6 раз меньше, чем США» [144, с. 144].

Какое глубокомысленное утверждение: «два из каждых трех вывезенных из леса кубометров древесины… остаются в лесу». Но давайте вникнем в тезис о том, что из бревна в СССР выходило в 5–6 раз меньше продукции, чем в США. Заглянем в справочник и