— Вторая отойдет тому, кто расскажет мне, что интересного за последние месяцы произошло в городе.

Глаза мальчишек загорелись. Они тут же начали наперебой рассказывать про драку на площади, про большую группу практиков школы, которая отправилась недавно в гору, про поля за рекой, где «происходит что-то странное и светится ночью». Издалека приехал купец с диковинным товаром. Какой-то странный дядька (не из школы) набирает мальчишек для тренировки боя, но родители запрещают соваться туда — все уверены, что парням там будут промывать мозги и сколотят из них банду.

Мальчишки чуть ли не подпрыгивали от возбуждения, наперебой делясь слухами, и продолжали тараторить, перебивая друг друга, пока я не поднял руку.

— Хватит. Вы молодцы.

Я щелкнул большим пальцем, отправляя вторую монету мальчишке, которому до этого монеты не досталось. Только эта медяшка была покрыта тонким слоем льда.

— И скажите своим друзьям, которые прячутся за тем зданием… — Я указал на угол дома через дорогу. — Чтобы не шли следом за мной. Ноги переломаю.

Мальчишка бросил взгляд на монету в руке, затем на меня и кинулся прочь так быстро, как только мог. Его приятель секунду тянул «э-э…», после чего тоже дал деру.

А я отправился к дому брата. Дошел за полчаса, постучал в калитку. Сначала аккуратно, костяшками пальцев, опасаясь сломать крючок. Но прошло минут пять, а никто не вышел. Тогда я ударил чуть сильнее.

Из-за деревянной створки раздался глухой звук, а за ним — раздражённый голос Самира:

— Да иду я, духи бы вас побрали!

Брат явно не был рад гостям.

Через несколько секунд калитка распахнулась с излишней резкостью. Стоящий у калитки брат выглядел осунувшимся, уставшим: глубокие морщины на лбу, тёмные круги под глазами — он выглядел старше своих лет. А еще лицо было перекошено от злости.

— Чего надо⁈ — сразу рявкнул он, даже не пытаясь скрыть раздражение.

Пару секунд брат смотрел на меня, и его взгляд менялся. Раздражение и злость превратились в недоумение, затем — в удивление, а потом — снова злость. Губы сжались в тонкую линию, глаза сузились до крохотных щелей.

— Ты-ы! — прошипел он, словно это слово само по себе было проклятием.

Он оглянулся по сторонам, будто опасался, что за моей спиной кто-то может стоять. А не обнаружив никого, схватил меня за плечо и потянул внутрь двора. Его хватка была слабой, как у младенца, но я сделал пару шагов, позволив ему затащить меня за калитку. Если бы я остался стоять, попытка брата показать силу выглядела бы нелепее, чем ребенок, пытающийся сдвинуть гору.

Едва калитка захлопнулась за мной, Самир развернулся ко мне и начал шипеть, выплёвывать слова:

— Ты совсем с ума сошёл⁈ Тебя здесь видеть не должны! Ты хоть понимаешь, что ты натворил⁈ Люди приходили к матери, спрашивали про тебя, про какой-то массаж или что там ещё ты придумал!

Я молчал, и это выводило его из себя ещё больше.

— Теперь все соседи знают, что я — брат убийцы! Преступника!

Самир ткнул меня пальцем в грудь, но тут же поморщился и убрал руку:

— Ты хоть понимаешь, что наделал? Разумеется, нет! Безмозглый засранец, ты мне жизнь разрушил! Пирий выдвинул претензии! Теперь он знает, откуда у тебя сила! Он давит на мать, говорит, что она не имела права отдавать тебе табличку! Идиота кусок! Ты не представляешь, как твои выкрутасы повлияли на меня! У меня была прекрасная работа! Я копил деньги на дом в Золотом квартале, всего добивался сам, у меня была репутация! А теперь я сижу без работы! Без денег! Я содержу и жену, и ребёнка, и мать! А ты счастлив! У тебя есть эта твоя секта!

Он остановился передо мной и снова ткнул пальцем в мою грудь. На этот раз слабее, но всё равно с той же яростью.

— Убирайся отсюда, Китт! Я видел твои кастрюли и только Ками видят, каких трудов мне стоило выбросить их молча, не закладывая тебя Крайслерам! Они бы давно спросили с тебя за все твои выкрутасы!

Интересно, что ему помешало. Точно не внезапный приступ братской любви.

— У меня был штат слуг, как у нормальных людей! — продолжал Самир. — А теперь я сам чиню эту чёртову калитку! Сам убираю двор! Никто не хочет работать на семью, прославленную таким позором!

Его голос сорвался на хрип. Он остановился напротив меня и тяжело дышал. Глаза его метали молнии. Он снова поднял руку, будто собирался ткнуть меня в грудь ещё раз, но передумал и опустил её. Тогда я наконец заговорил:

— Закончил?

Его глаза вспыхнули снова, будто он ждал любого моего слова.

— Что ты сказал⁈

— Закончил ли ты обвинять меня во всех своих бедах? Можешь рассказать ещё о том, что я виноват в плохой погоде или в том, что скрипит твоя калитка.

Самир снова ткнул меня пальцем в грудь. На этот раз сильнее, чем прежде. Лицо брата исказилось от злости, а голос сорвался на хриплый крик:

— Тупой щенок! Ты вообще понимаешь, что ты сделал с нашей семьёй⁈ Ты…

Я не дал ему договорить. Моя рука молниеносно поднялась и перехватила его палец. Я аккуратно, но достаточно крепко сжал косточку.

— Я услышал достаточно, — сказал я спокойно, глядя ему прямо в глаза. — Предлагаю поговорить в доме.

Самир попытался выдернуть руку, но я держал крепко. Он дёрнулся ещё раз, сильнее, но результат был тем же — моя рука не сдвинулась ни на сантиметр.

Лицо брата пошло пятнами от злости.

— Отпусти меня! — зашипел он сквозь зубы. — Ты не смеешь… Убирайся отсюда! Слышишь⁈ Убирайся!

Я не ответил. Просто чуть сильнее сжал его палец. Не так, чтобы сломать или причинить серьёзную боль, но достаточно, чтобы он почувствовал мою силу. Самир зашипел и выругался, но его попытки вырваться прекратились. Он стоял на месте, тяжело дыша, и сверлил меня взглядом, полным ненависти.

— Что ты хочешь?

— Наконец-то осмысленный диалог. Пойдём.

И я повел его за собой к дому, словно непослушного ребёнка. Возмущённые слова Самира сливались в бессвязный поток угроз и обвинений, но я не обращал на это внимания.

Мы почти дошли до крыльца, когда из-за угла дома показалась маленькая девочка, которую я уже видел здесь раньше. Её волосы были заплетены в две косички, а в руках она держала потрёпанную куклу.